Книга Любовь и голуби - Владимир Гуркин

Алла Филипповна. За книги.

Семен. Разумеется, нет. Книги я простил тебе, Аля.

Алла Филипповна. Ну спасибо, счас заплачу… от восторга.

Ксенин (улыбнувшись). Да-а.

Алла Филипповна. Конечно! Погляди на него. Вырядился. Рубашка новая, галстучек, наутюжился и одеколоном – за версту, не пьет будто.

Ксенин. Алла Филипповна, Семен действительно бросил пить.

Алла Филипповна. Ага, так я и поверила.

Ксенин. Это правда. Семен, скажите.

Семен молчит.

Алла Филипповна. Что он скажет, алкоголик несчастный.

Семен (с достоинством). Алевтина, я не пью.

Алла Филипповна. Не пьешь, так запьешь. И никакая музыка не поможет.

Ксенин (закрыв лицо руками). Что вы говорите? Взрослые люди! (Вскочил, ходит по комнате, говорит жестко, но со слезами в голосе.) У вас дочь! Никто другой ни вам, ни вам не нужен! И дочери вашей не нужен…

Алла Филипповна (махнув в сторону Семена). И он мне не нужен. Книги продала…

Ксенин. Подождите! Ничего вы… (Семену.) Книги в кладовке, в правом крыле. Простите меня… но время уходит. Мне двадцать семь лет, а кажется… Боже мой, взрослые люди! Пожалейте вы друг друга… Что же мы так… Несерьезно!

Алла Филипповна. Сережа, ты чего? Да если б не пил он…

Ксенин. Он не будет пить! Семен!

Семен. Не буду! Как долг… священный. Честное слово.

Ксенин. Несерьезно…

Семен. Нет, серьезно.

Алла Филипповна. Гвоздя в стену вбить не может, хоть специалиста приглашай. Ни в больницу с Ленкой, ни в магазин, ни по хозяйству что – ничего толком сделать не может. Кому нужен такой? Я тоже не перпетум. Еще и пил.

Ксенин. Он… читает. Он…

Алла Филипповна. Ну давайте и я залягу и буду читать, и гори оно все огнем.

Пауза.

Ксенин (улыбнувшись). Гвоздь вбить? А я?

Алла Филипповна. Что?

Ксенин. Могу гвоздь вбить?

Алла Филипповна. Сравнил. У тебя-то руки – дай бог каждому.

Ксенин. А жена ушла.

Алла Филипповна. Ну и что?

Ксенин. Как – что?

Алла Филипповна. Да она-то… из-за Тесданова. Вот кобель, всех баб перебаламутил.

Ксенин. Да. Я предлагаю сесть и выпить…

Семен. Сергей, категорически.

Ксенин. Чаю. Давайте попьем чаю?

Алла Филипповна. Побрился бы.

Ксенин. Обязательно. (Отошел к окну. Плачет.)

Пауза.

Алла Филипповна (Семену). Давай-ка закурить.

Семен торопливо достал сигареты.

Ксенин (через легкий смех, пытаясь остановить слезы). Извините… Извините…

Алла Филипповна. Да ладно тебе.

Ксенин. Сейчас… Не могу. Простите. (Роется в пластинках.) Верди… Нет. Скрябин… Слушали. Григ.

Семен. Много у тебя пластинок, Сережа.

Ксенин. Да, много… люблю… Да что же это?

Алла Филипповна. Поплачь, ничего страшного.

Ксенин. Идиотизм. Вот Малер. Удивительный… Сейчас поставлю. Не уходите, пожалуйста.

Алла Филипповна. Куда мы пойдем?

Семен. Мы здесь, Сережа. Конечно.

Ксенин ставит пластинку.

Пауза.

Ксенин. Слушайте, будет переход… Так… А теперь подъем… Вот. Тихо… тихо…

Появляются Доя и Юн.

Свидания в шесть утра! Можете себе представить?

Юн. Я бросал в твое окно камешки, а тебя все нет.

Доя. Я думала, это голуби. Они всегда стучат в окно.

Ксенин. Если не придет… Мне казалось – умру.

Юн. Тебе холодно?

Ксенин. Конечно же, было прохладно. Еще замерзали по утрам лужи, не было на деревьях листвы. Дымка была. Светло-зеленая дымка в аллеях уже была. И солнце. Много, много, много солнца и тоже прохладное, но… тихое, нежное… и прохладное. Мы ходили, хрустели лужами, целовались.

Доя. Сначала боялась, теперь нет. Хочешь туда пойти?

Юн. В собор?

Доя. Сердце: тук-тук-тук-тук-тук. А с тобой не боюсь.

Поцелуй.

Ксенин. Однажды в заброшенной церкви я показал ей фреску… Спас Нерукотворный. До сих пор помню ее глаза… Она смотрела вверх, дыхание замерло, ладонью зажала рот, словно боялась, что не выдержит и крикнет… на ресницах слезы – вот-вот упадут.

Доя. Что это?

Ксенин. Я понимал, что объяснять ничего не надо, потому что сейчас она знала, видела, чувствовала нечто такое, отчего мне стало не по себе. Словно умер кто-то… и перешел здесь, рядом… Его не видишь, а знание есть. Что это?

Юн. Чистый звук.

Ксенин. Что?

Семен, Алла Филипповна (вместе). Что?

Ксенин. Чистый звук. Слышите?

Семен, Алла Филипповна (повернув головы к проигрывателю). А-а.

Ксенин. Когда вышли из церкви, на паперти сидел старик. На коленях у него лежали ветки вербы, большущая охапка. Он протянул нам несколько веток, и мы взяли. Я хотел расплатиться, а он вместо денег стал просить легкой смерти. Чтобы мы у Бога попросили для него легкой смерти, даже если мы в Бога не верим. И, вы знаете, мы попросили, хотя и не верили.

Алла Филипповна (вздохнув). Чего только в жизни нет.

Семен. Боли человек боялся, видишь?

Алла Филипповна. Да уж не с бухты-барахты… видишь…

Ксенин. Потом поссорились… Из-за чего? Не помню. А-а! Сколько было веток?

Юн (показывая Дое вербные ветки). Четыре.

Доя. Брось их.

Юн. Я не суеверный.

Доя. Отдай. Я прошу тебя, Юн.

Юн. Догоняй. (Убегает.)

Доя (бежит за Юном). Юн! Подожди!

Она остановилась. Юн стоит чуть в стороне, держа над головой пылающий серебром вербный факел.

Ксенин. Поздно.

Доя и Юн исчезают в темноте.

Алла Филипповна. Теперь считай не считай. Кого-кого, а от Наташки не ожидала.

Ксенин. Я просто не успел. Если бы… Она сказки очень любила. И я рассказывал. Спрячемся где-нибудь, она прижмется ко мне, и рассказывай ей новую сказку. Действительно любила сказки, не кокетничала. Когда запас иссяк, я их стал сочинять.

Алла Филипповна (всплеснув руками). И по сию пору сказками кормил?