Книга Цена ошибки - Ирина Лобановская

Да, женщины Долинского обожали и говорили о нем только с упоением и смотрели восторженными глазами.

Сколько раз Игорь удивленно замечал, как еще два дня назад привезенная из реанимации женщина уже бодро семенит по коридору с чашкой чая в руке, кокетливо запахивает разлетающиеся полы халатика и спрашивает, где можно помыть голову и почему опять не работает телефон-автомат. Женщины редко, вопреки утверждениям писателей, падали в обмороки, мужики — сплошь и рядом.

Один раз, направляясь на обход вместе с Долинским, Игорь прямо в дверях столкнулся с дамой, которую оперировал три дня назад.

— Здравствуйте! — рассиялась та. — Тогда я вернусь назад, в палату, раз обход!

— Можете не возвращаться, — пробурчал Долинский, не без удовольствия оглядев даму с ног до головы. — Мы вам явно не нужны. Только не забывайте, что вы пока в смысле швов неприкасаемая. Или неприкосновенная, как депутат.

Существовал еще один навязчивый миф о том, что сами врачи всегда боятся лечиться. И не умеют болеть. Особенно мужчины. И как бы он, сам Лазарев, болел, если бы пришлось?

Игорь вспомнил еще один штрих к современному раскладу. Летом с сыном ездили в Оптину пустынь. Пошли мужчины в купель — дико кричат и вопят. Вода холодная — четыре градуса.

— Эх, моржом стану! — голосил один. Пошли женщины — ни одного крика…

— А-бал-деть можно, — удивился Антон, прислушиваясь. — Им разве не холодно?

Игорь усмехнулся.

Оптина пустынь…

Страдальческое лицо женщины, обращенное к дочери, вызывающе стоящей посреди монастыря в мини-юбке, без платка…

— Маша, я тебя прошу… Я прошу тебя, Маша… — измученно повторяла женщина.

Дочка молчала. Проходившая мимо монашка скрыла едва заметную улыбку.

Лазарев хорошо помнил, как он крестил сына, и сам заодно — вместе с ним. Антону было три года. Ездили в пригород, в Ивантеевку. В Москве тогда креститься было опасно — могли выгнать с работы.

Игорь боялся, что сын испугается темноватого деревенского храма, необычной обстановки… Но Антон тотчас охотно пошел за седобородым батюшкой, только изредка оглядывался на отца. Крестными матерью и отцом стали местные старик и старушка. Никого из них теперь уже нет на свете…

— Маша, я прошу тебя… — отчаянно повторяла та женщина в Оптиной.

Дети всегда легко отправляют родителей в нокаут. Одной левой…

— Я вам очень рада, — повторила Октябрина Павловна. И она не лукавила: Лазарев отлично видел, что все это правда. — Давайте выпьем за нашу встречу! Юра, помоги мне!

Еще через пятнадцать минут стол был накрыт.

«Мотаюсь я от стола к столу, — мрачно подумал Игорь, — будоражу хороших людей, души им баламучу… Оказывается, в старости можно делать ошибки похлеще, чем в юности. Возраст не прибавляет нам ни ума, ни опыта. Только болезней да морщин… А еще с возрастом немного упрощается жизнь: уже не нужно столько причесываться — у некоторых с годами вообще отпадает такая необходимость, — так тщательно одеваться… И даже смотреть на женщин уже тянет не слишком… Совсем простая жизнь…»

Игорь подавил усмешку.

Бывшая главврачиха выспрашивала новости, узнавала о знакомых, интересовалась успехами Игоря… На ней красовались все те же зеленые горошки на голубом фоне и юбка в красную клетку — излюбленные дерзкие сочетания. И где только она умудряется выкапывать подобные вещи? — в который раз удивился Лазарев. Таких и на рынке не видно.

— Васильич, что там слышно о стволовых клетках? Есть что-то новенькое?

Лазарев вздохнул. Стволовые клетки — это будущая и ближайшая перспектива трансплантологии. Введение стволовых клеток безнадежно больным людям, стоящим в листе ожидания на трансплантацию органа, продлевало и улучшало их жизнь, часто позволяло дождаться донорского органа. А оно порой такое длинное, это ожидание…

— Да пока все в основном касается введения стволовых клеток в сердце, — сказал Игорь. — Может, постепенно возможности клеточных технологий в этой области расширятся, не знаю… И тогда у нас появится вероятность почти полностью заменить трансплантацию донорского органа на введение стволовых клеток. Идеальный клеточный материал для этого, конечно, — стволовые клетки самого пациента. Но это дело далекого будущего… Я, пожалуй, не доживу. Но не будем думать за собаку.

Все шло по уже знакомому, отрепетированному у Долинского сценарию. И финал тот же…

— Вам что-то нужно, Игорь? — спросила Октябрина Павловна и закурила.

Лазарев поежился.

— Я ищу Веру…

Ве-роч-ка… Три слога и вся жизнь… Бывшая главврачиха даже не удивилась.

— Так ведь я ее сама давно потеряла… Тоже искала и не нашла. Меня просили порекомендовать надежную операционную сестру. Я попыталась, но все концы уже давно оборваны… А как ваш сын?

Игорь махнул рукой:

— Такой обалдуй! Октябрина Павловна вздохнула:

— Мой точно такой же… Сами имели счастье видеть. Насладились вполне… Недавно изрек: «Я из-за твоего говорящего имени остался вечным октябренком. В октябрята еще вступить успел, а пионерскую организацию уже не застал». Вы приезжайте, Игорь… И звоните. Ваш телефон я записала. А Юра, к сожалению, часто выключает аппарат. Звоните на мобильник… — Она вдруг погрустнела. — Даже не знаю, зачем мне нужен этот мобильник. Никто ведь не звонит… Муж умер два года назад. Друзья рассеялись, как птицы зимой. Но теперь мода такая пошла — у всех мобильники. Прямо без них ни шагу… Сотовые с фото, видео, ноутбуками почти.

Лазарев вежливо откланялся и пообещал звонить. Зачем он когда-то попробовал сотворить себе свой мир?… Он не Господь.

Едва Игорь сел в машину, снова прорезался Сазонов:

— Гор, ты по бабам, что ли, на старости лет вдарился? Это симптом! Все-таки всякому овощу свое время, не забывай. Соображай мозгой-то! Ну ничего, если что, придешь ко мне. Я тебе мигом все поставлю! — Гошка захохотал. — Может, случилось что?

— Нет, — вяло сказал Игорь. — Все в порядке. Бабы тоже.

— А почему у тебя дома Майя?

— Мириться хочет. Неужели не понятно?

— Мириться? — протянул друг-приятель. — Это симптом…

Ситников заметался. Он понимал все яснее и яснее, что пришла беда. Да, собственно, она никуда и не уходила из его дома. Она явилась туда вместе с этой тихой, неслышной Верой-медсестрой, пожаловала, чтобы остаться, приютиться под крышей дома Ситниковых, где ей показалось уютно, мирно и тепло.

— Видела лагерек бомжей на траве у вокзала, — рассказывала Вера, ездившая на дачу. Все-таки сподобилась… — Что интересно, два дня подряд у них на траве стоит повернутый боком поднос с художественно нарисованной русалкой у воды. Все равно как настоящая картина на подносе. Причем он даже не старый, а новенький. Бомжи-эстеты? И где поднос взяли? Забавно, правда?