Книга Синеглазый дьявол - Диана Уайтсайд

– Ах бедняжка! – Виола вздохнула, словно желая отогнать печальные мысли. Она страшно хотела иметь ребенка. Рассказ Уильяма о потере маленького брата заставил ее сильнее ощутить свою пустоту. Она продолжала обнимать Донована.

– Через месяц моих сестер унес тиф, – хриплым голосом продолжал Уильям, глядя прямо перед собой и поглаживая одной рукой ее. – Па отвез меня в Коб, где стал зарабатывать на жизнь кузнечным делом. Он пристрастился к джину, пил много и часто, чтобы заглушить воспоминания. Я поклялся, что никогда не буду пить, потому что такая жизнь означает намеренное желание забыть о своих потерях.

Всхлипнув, ВиоЛа спрятала лицо в его волосах, но его последние слова врезались ей в сердце.

– И еще я поклялся, что буду зарабатывать деньги любым возможным способом. Будь у нас деньги, моя семья до сих пор оставалась бы жива.

Боже милосердный, что же удивительного, что он стремится к деньгам и власти так неистово.

Уильям усадил ее себе на колени и крепко обнял, содрогаясь всем телом. Она спрятала лицо на его груди и хорошенько выплакалась – за них обоих.

Прошло несколько часов, прежде чем она пошевелилась. От плача у нее разболелась голова, из носа текло, глаза и горло першило. Его плечо намокло от ее слез. Уильям молча подал ей свой большой пестрый платок.

Виола вытерла лицо и высморкалась. Как смог он пережить такую боль?

Она размышляла о том, как его утешить, и погладила по щеке.

– Дорогой Уильям, – прошептала она, крепче прижавшись к нему.

Их губы слились в долгом поцелуе. Уильям закрыл глаза.

Виола развязала его шелковый галстук и расстегнула жесткий белый воротничок, аккуратно сняв их, расстегнула верхнюю пуговицу рубашки, потом другую и еще одну. Уильям вздохнул, тихо проворчав что-то в знак одобрения, но глаз не открыл.

Она развела в стороны полы рубашки, просунула руки внутрь и легко погладила его соски. Он вздрогнул и слегка задохнулся.

Даже полураздетый, в своем европейском костюме он выглядел намного респектабельнее, чем она в китайских штанах и куртке. Но китайскую одежду можно снять гораздо быстрее. И она улыбнулась про себя.

– Наклонись, пожалуйста, вперед, Уильям. Дай я сниму с тебя куртку.

– Лучше бы пойти в спальню, – пробормотал он и начал выпрямляться.

Виола получше уселась у него на коленях.

– Нет.

– Ты мне отказываешь? – Он, прищурившись, посмотрел на нее, и сердце у нее сжалось при виде его страдающих и усталых глаз. Говорил ли он раньше с кем-нибудь о своих утратах? Наверное, нет, иначе он научился бы не так реагировать на рассказы о них.

Она вздернула подбородок, изображая надменность.

– Я? Отказываю тебе? Конечно, нет. Но я уверена, что ты можешь снять кое-что с себя, хуже не будет.

Он фыркнул, и лицо у него немного посветлело.

– Издеваешься, да? Ну ладно.

Он наклонился, не сходя со стула, и она быстро сняла с него куртку. Потом стянула с плеч подтяжки, вытащила из брюк рубашку и встала.

А он приподнялся, чтобы снять рубашку. На лице у него отражалось недоумение.

– Ты сегодня настроена очень решительно, золотце. Должен ли я вести себя вежливо, чтобы ты не взорвала меня снарядом с каменной солью?

Виола усмехнулась его ласковой шутке.

– Я уверена, сэр, что против такого истинного джентльмена, как вы, не потребуется использовать соль, – скромно ответила она, добавив уже оживленнее: – Теперь нижняя рубашка, Уильям.

– Как желаешь, золотце. – Не сходя со стула, он снял с себя и нижнюю рубашку. Теперь на нем оставался только крестик и медали на шее.

Зрелище голого до пояса мужчины вызвало у молодой женщины вздох. Благодаря ему она узнала довольно много о мужском теле и могла оценить его чувственные, соблазны.

Виола всегда считала красивым Уильяма и теперь с удовольствием рассматривала его, предвкушая вечерние забавы. Широкие плечи, сильная грудь, ловкие руки с длинными гибкими пальцами.

Виола положила его одежду на пианино и встала над ним подбоченясь, размышляя, что делать дальше.

– Нужно избавить тебя от сапог, – решила она и наклонилась.

– Как хочешь, золотце, – повторил он, помогая ей. Вскоре его ноги освободились от обуви и шерстяных носков.

Виола выпрямилась и задохнулась от вспышки похоти.

Но он не шевельнулся. Не бросился на нее.

– Золотце, и долго ты будешь еще стоять с сапогами в руках? – протяжно спросил он. Голос его, насыщенный скрытыми плотскими полутонами, говорил о том, что ее рассматривание доставляет ему удовольствие.

– Нет, – ответила она и убрала на место сапоги и носки. – А теперь ложись на пол.

– На пол?

– Да, и расстегни ширинку.

– Ты не перестаешь меня удивлять, золотце.

Он так медленно расстегивал брюки, что она задрожала от нетерпения. Увидев его «дружка», выпущенного на свободу, она до крови прикусила губу, едва удержавшись, чтобы не наброситься на него.

– Что дальше? – спросил он.

– На тебе еще слишком много одежды, – хрипло произнесла Виола и добавила: – Какой ты красивый, Уильям.

От золотистого света лампы, падавшего на него, он казался каким-то божеством. Ничто больше не существовало в мире, кроме него и нее.

– Дай я сниму с тебя брюки. И исподнее, конечно, тоже.

– Сними, – разрешил он, и голос у него стал хриплый, почти скрежещущий.

Теперь он весь открылся ее алчным взорам. Она вздохнула и распустила волосы. Светлым каскадом они рассыпались по ее плечам.

Уильям что-то пробурчал. Она посмотрела на него, удивляясь его реакции, ведь она не прикоснулась к нему. Он закрыл глаза.

Неужели ему так нравятся ее волосы?

Виола осторожно провела прядью волос по его телу. Свет лампы отражался в них, создавая иллюзию фантастической фурии.

Он застонал.

Она может взволновать его одним только прикосновением волос. Впервые в жизни ее тело казалось благом, предназначенным привлекать внимание мужчины.

Она замурлыкала и повторила ласкающее движение, окутывая волосами все его тело.

Он содрогнулся и произнес ее имя. Его руки впились в ковер.

Она поцеловала его в плечо.

– Черт побери, Виола, ты что, хочешь, чтобы я сгорел от возбуждения?

Она тоже вся горела и стала раздеваться.

Уильям лежал у ее ног и на густом фоне восточного ковра казался каким-то экзотическим существом. Его синие глаза сверкали ярко, как огни плавильной печи, его кожу золотил свет лампы.