Книга Распутник и чопорная красавица - Маргарет Мур

— С чего вы взяли? — спросил Куинн, так же как и Эзме, ошеломленный таким выводом.

— С того, милорд, что сейчас в Эдинбурге развелось много анархистов и прочих мошенников, которые всем недовольны. — Мистер Рассел развалился в кресле, очевидно очень довольный собой. Наверное, ему действительно казалось, что другого объяснения случившемуся не существует. — Мятеж во Франции дал этому сброду пищу для новых замыслов… Не сомневайтесь, милорд, со временем мы непременно найдем преступников, и они понесут наказание по закону!

— Интересный вывод, — ровным голосом заметил Куинн, сцепляя руки за спиной и покачиваясь на каблуках. — Значит, вы не обнаружили никаких улик, указывающих на возможных поджигателей?

— Нет, милорд, ничего.

— Вы не считаете, что пожар мог стать несчастным случаем? — спросила Эзме.

Констебль бросил на нее такой покровительственный взгляд, что ей пришлось стиснуть зубы, чтобы сохранять видимость спокойствия.

— Что вы, миледи, господь с вами! Если пожар вспыхнул случайно, тогда почему виновный ни в чем не признался? — Мистер Рассел улыбнулся Куинну. — Таковы все женщины, верно, милорд? Охотно готовы простить любое злодеяние!

— Если пожар начался случайно, поджигатель, возможно, молчит, потому что боится наказания и штрафа, — возразила Эзме.

Мистер Рассел как будто смутился.

— Возможно, — согласился он.

— Спасибо, мистер Рассел, за то, что держите нас в курсе, — отрывисто произнес Куинн. — До свидания!

Главный констебль посмотрел на него с таким потрясенным и разочарованным видом, что Эзме почти стало его жаль.

Когда мистер Рассел встал, Куинн подошел к двери и позвал дворецкого.

— Пожалуйста, проводите мистера Рассела! — сказал он, когда пришел Максуини. — А потом возвращайтесь сюда. Мне нужно кое-что вам сказать.

Куинн невольно залюбовался Эзме, которая терпеливо сидела в резном кресле и ждала возвращения Максуини. Она более чем какая-либо другая женщина достойна быть графиней. Кому на ее месте удалось бы исполнить свою роль с таким умом и тактом? И сколько настоящих графинь проявили бы такую же пылкость? Кто из них согласился бы принять его таким, какой он есть, и сделали его таким же счастливым?

— Вы хотели меня видеть, милорд? — обратился к нему вернувшийся Максуини.

Куинн глубоко вздохнул. Признание обещало быть нелегким, хотя он не сомневался в том, что поступает правильно.

— Максуини, я должен кое-что вам сказать… Боюсь, моя новость вас потрясет.

Дворецкий выказал скромное удивление:

— В самом деле, милорд?

— Да. Я хочу кое-что прояснить, сказать то, в чем должен был признаться с самого начала. — Куинн снова глубоко вздохнул. — Я не Огастес. Я Куинн.

Ему показалось, что Максуини и глазом не моргнул.

— Разве вам нечего сказать мне в ответ? — недоверчиво спросил Куинн. — Разве моя новость вас не удивила?

— Извините, милорд, что поневоле ввел вас в заблуждение… Дело в том, что я догадался, кто вы такой, в тот самый миг, как вы приехали, — спокойно ответил дворецкий. — Прошу прощения, милорд, но братья не умели двигаться так, как вы… особенно Огастес. Более неуклюжего человека, чем Огастес, трудно себе представить, чего совершенно нельзя сказать о вас, милорд!

Максуини знал правду с самого начала?!

— Так какого же черта вы молчали?

— Не мое дело сомневаться в вас, милорд.

Куинн поневоле задумался, способно ли хоть что-то удивить Максуини.

— Известно ли вам о том, что Огастес и его жена недавно скончались на Ямайке?

— Я сразу понял, что ваш брат скончался, иначе вы не стали бы графом, — деловито ответил дворецкий, как будто по-другому и быть не могло. — Что же до официального извещения, я решил, что у вас свои причины не объявлять о их смерти обычным способом. Лично я, милорд, рад, что вы унаследовали и титул, и поместья. Простите мне мою откровенность, но вы всегда казались мне самым достойным из всех.

Эзме вздохнула с облегчением; Куинн невольно пожалел о том, что Максуини не открылся им раньше. Эзме претило изображать из себя глупенькую пустышку Гортензию. Она пошла на обман только ради брата…

Дворецкий откашлялся и смущенно потоптался на месте.

— Милорд, раз уж сегодня такой день… — Он помолчал и, нарушив все правила приличия, сунул палец за узел галстука, как будто галстук его душил. — Позвольте обратиться к вам с просьбой… Мы с миссис Луэллен-Джонс собираемся пожениться и надеемся, что вы позволите нам сохранить наши должности и после свадьбы.

Эзме вскочила, испустив ликующий вопль, от которого оба мужчины вздрогнули, как от внезапного выстрела пушки.

— Так это вы были в саду в ту ночь! — воскликнула она, показывая на Максуини. — Вы и миссис Луэллен-Джонс! Конечно! Вот почему миссис Луэллен-Джонс была уже на ногах и одета! Мне надо было раньше догадаться…

— Боже правый! — ахнул Куинн.

Никогда в жизни он не заподозрил бы. Максуини ни в чем подобном, но на лице дворецкого застыло такое жалкое, сокрушенное выражение, что он сразу понял: Эзме права.

— Лампу уронил я, — сокрушенно вздохнул дворецкий. — Нечаянно задел ее ногой, когда мы… В общем, все произошло случайно.

— Почему же вы не признались сразу? Мы-то живем в страхе, что какой-то злоумышленник хочет убить нас и сжечь наш дом! — воскликнул Куинн, испытывая одновременно облегчение и досаду.

Если бы не пожар, он бы не испугался за Эзме и не решил отправить ее из Эдинбурга. С другой стороны, если бы не страх потерять ее, они бы, наверное, никогда не признались друг другу в своих чувствах — и тогда он до конца дней своих был бы так же одинок, как и в начале жизни.

— Делия… то есть миссис Луэллен-Джонс; боялась, что мы потеряем место и она… кхм… не нашла бы другого, — с виноватым видом ответил Максуини. — Она очень дорожит своей безупречной репутацией. Хотя я был уверен, что вы нас не прогоните, она так сокрушалась и расстраивалась, что я решил ничего не говорить, о чем я искренне сожалею, милорд.

Вид у дворецкого сделался такой покаянный, что Куинну стало смешно. И все же он понимал, что Максуини раскаивается всей душой.

— Ради любви мы все совершаем самые необычные поступки, которые приводят к неожиданным последствиям, — негромко заметила Эзме.

Максуини посмотрел на нее так, словно она вдруг заговорила стихами. Ее голос и правда изменился, ведь ей уже не приходилось никем притворяться.

— Я не желаю терять разом двух превосходных слуг, — заявил Куинн. — Разумеется, вы с миссис Луэллен-Джонс вольны оставаться у нас на службе, пока мы в Эдинбурге… или пока на свет не появятся маленькие Максуини.

Дворецкий вздохнул с облегчением.