Книга Перехлестье - Алена Алексина

— Люди добрые, помогите! Остановите его! — Джинко отползал от разъяренного мага, елозя локтями и задом по доскам пола и подвывая от ужаса. — Он ведь меня убьет!

Дэйн возник напротив Грехобора, закрывая собой обидчика Зарии и сцепляя руки в охранное заклинание. Маг зарычал, стараясь проломить защиту.

— Остановись! — ледяное спокойствие палача магов всколыхнуло в Йене еще большее бешенство, и он лишь усилил натиск. — В чем дело?

Джинко, поднявшись на ноги, стремительно оценил ситуацию и затараторил:

— Я на кухню заглянул, уж больно хотелось на стряпуху посмотреть здешнюю, а тут он…

Дэйн напрягся, когда Грехобор снова кинулся на возведенную им невидимую стену.

— Что "он"? — спросил один из посетителей.

— Там девчонка была, так он ее… — Джинко обвел всех безумным взглядом. — Я только пристыдить хотел, а он меня магией!

За спиной дэйна с грохотом упал поднос. Василиса.

Грехобор и ярость

Грехобор краем сознания понял, что жена бросилась к помощнице, но это ни на миг не отвлекло его от происходящего. Ярость, усиленная уверенностью, что скорее поверят этому ублюдку, чем ему — магу — помогла продавить защиту дэйна. В зале стало холодно, словно в погребе. А потом еще холоднее. И еще.

Закопченный потолок с широкими черными балками начал стремительно схватываться инеем, стены седели, колючие льдинки осаживались на столы, скамьи и доски пола. Дыхание людей превратилось в сизые облачка пара. А дэйн, казалось, уже и моргал с трудом. Да, Йен был сильнее. Всегда. И тогда, в Клетке Магов, его гнев смогла остановить только Мили, да и то лишь потому, что закрыла Волорана собой. Но сегодня… сегодня Грехобора не остановит никто.

Дэйн, понимая, что не выстоит, последним усилием потеснил мага, выигрывая драгоценные мгновения. Прошелестел, выскальзывая из ножен, клинок, тускло блеснула серая сталь, со свистом рассекая звенящий и морозный воздух, а потом оружие нашло жертву и безжизненное тело упало к ногам палача.

— Не в этот раз, Грехобор. Достаточно бойни в клетке магов.

Маг остановившимся взглядом смотрел на неловко распростертое на полу тело обидчика Зарии. Темное пятно растекалось по скобленым доскам, и разрубленное плечо зияло страшной раной. На мертвом белом лице застыли удивление и испуг. Широко распахнутые глаза незряче таращились в потолок. А ведь всего миг назад жил и не подозревал, что так все обернется…

Йен глядел в застывшие зрачки и понимал — сила, поднявшаяся сейчас в нем гигантской волной, застыла, замерла, потому что обрушить ее стало не на кого. Она рвалась прочь, но отпустить ее не было причины. Он замер, сдерживая яростную магию, чувствуя, как перехватывает горло. Из старого шрама медленно текла по виску капля тягучей обжигающей крови…

Пока внутри мага бушевала стихийная борьба с самим собой, Василиса, ни о чем таком не подозревавшая, пыталась растормошить Зарию, которая скорчилась на полу и смотрела вокруг волчьими глазами.

— Зария… Зария… Чш–ш–ш… — стряпуха гладила несчастную по гладким черным волосам, шептала что–то утешительное и все пыталась поднять девушку на ноги, довести до лавки, но тщедушная помощница упиралась с невиданной силой.

— Что за… — Багой, растолкавший зевак и протиснувшийся, наконец, на кухню, замер на пороге.

Трактирщику хватило беглого взгляда чернушку, чтобы отметить и разорванную одежду, и дикий взгляд, и дрожь по всему телу. Мужчина окинул владения Василисы тяжелым взором и, приметив на полу деревянный пест, спросил несвойственным ему пересушенным голосом:

— А это зачем?

Лиска пожала плечами, мол, кто ж его знает, может, упал, когда отбивалась. Но в этот самый миг Зария вскинула голову и зло, громко, чтобы все слышали, ответила:

— Он иначе не мог сделать то, зачем пришел. У него не получалось.

И было в ее словах, в том, как они прозвучали, что–то очень страшное. Черное. Корчмарь перевел взгляд на Василису, потом на венчальное кольцо, украшавшее ее безымянный палец, потом поглядел на стоящего над распростертым телом Грехобора… и вдруг шагнул к чернавке, рывком поставил ее на ноги и встряхнул, пытаясь тем самым привести обычно спокойную тихую и боязливую девушку в чувство, изгнать из ее глаз, лица и голоса черную злобу.

Зария свирепо зашипела и с кошачьей яростью начала отбиваться. Бесполезно. Не родилась еще та баба, которая бы вырвалась из Багоевых лапищ. Хозяин таверны вжал в себя бьющуюся чернушку, неловко поглаживал ее широкой, словно лопата, ладонью по трясущимся узким плечам и приговаривал:

— Ну–ну–ну… покричи, покричи. Вот умница, вот молодец.

И девушка глухо выла, упираясь лбом в его выпирающую, словно бочонок, широкую грудь.

— Покричи, покричи… — повторял корчмарь, не выпуская несчастную и не давая ей трепыхаться слишком уж яростно. — Ну–ну–ну…

Васька выбежала во двор, сдернула с веревки сушившееся там вязаное одеяло — теплое, нагретое солнцем — и вернулась с ним обратно на кухню.

Когда ласковая шерсть спеленала бьющуюся кричащую девушку, та несколько успокоилась, хотя по лицу все еще ползли слезы и зубы стучали от запоздалого ужаса.

Багой мягко опустил Зарию на скамью, стоящую у стены и сказал:

— Хватит, все уж закончилось. Никто теперь не тронет…

— Не тронет?! — закричала Зария, срывая горло. — Да мало ли вас, кто насмеяться надо мной снова решит!!! Так же вот — на спор — уродину пощупать да девичества лишить. А ежели мужская стать воспротивится, так можно, как он, пестом попробовать! Что с уродом–то якшаться. Ему и то внимание за радость! Давайте! Кто еще хочет меня "порадовать"?! — она кричала, захлебываясь в рыданиях, давясь словами, слезами, воздухом, а потом сжалась вся и заревела, как ребенок — безутешно, в голос.

— Сдурела? — удивился Багой. — Да я первым буду, кто хребет тому уроду переломит. А уж опосля и пест этот в самое нужное место ему засуну, чтобы осанка прямая была и походка приметная. А ты не блажи. Ишь, чего удумала.

Зария вскинулась, во все глаза глядя на рассерженного Багоя и, будто бы не веря собственным ушам.

— Чего глазами хлопаешь? Батька Багой девок своих в обиду не даст. Я, вон, замучился ухажёров от тебя гонять. Только на этой неделе четверо подходили — дозволения просили с тобой побеседовать. Отбиваться устал от окаянных. Всю душу вымотали!

Он продолжал еще что–то говорить, а Зария тихо всхлипывала, боясь поверить в то, что впервые ее не обманывают, не насмехаются, не хотят поиздеваться.

— …по миру меня пустите, девки сумасшедшие. Одна с магом спелась, за другой мужики хвостом ходят… А ведь какая девка была — шмыгает, как мышка, никому и дела нет, никто и не смотрел. Так нет же — отъелась, округлилась, откуда только что взялось!

— Я… я… — виновато залепетала несчастная.