Книга Что скрывал покойник - Луиз Пенни

Клара нехотя кивнула.

— Ублюдок, — смачно выразилась Руфь. Габри взял ее за руку, желая успокоить, и впервые Руфь не отдернула ее.

На противоположной стороне стола Питер, отложив в сторону нож и вилку, уставился на Клару. Она не могла до конца понять, что выражал его взгляд. Во всяком случае, отнюдь не восхищение.

— Одна вещь сомнения не вызывает. Тот, кто убил Джейн, очень хорошо стреляет из лука, — сказала она. — Плохой стрелок в нее просто не попал бы.

— К несчастью, у нас полно отличных стрелков, — заявил Бен. — Благодаря Клубу любителей стрельбы из лука.

— Убийство! — выпалил Габри.

— Убийство, — подтвердила Клара.

— Но кто мог желать смерти Джейн? — спросила Мирна.

— Разве в таком случае речь обычно не идет о какой-либо выгоде? — Габри рассуждал вслух. — Деньги, власть…

— Выгода. Или попытка защитить и удержать то, что кто-то боится потерять, — заметила Мирна. Поначалу, прислушиваясь к разговору, она решила, что опечаленные друзья погибшей таким образом пытаются отвлечься от понесенной ими утраты, превратив убийство в нечто вроде игры на развитие интеллекта. Теперь она начала в этом сомневаться. — Если тому, что вам дорого, что-то угрожает, например семье, или наследству, или работе, или дому…

— Хватит, мы поняли, что ты имеешь в виду, — перебила ее Руфь.

— То можно убедить себя в том, что убийство оправдано.

— Выходит, если его совершил Маттью Крофт, — сказал Бен, — то он совершил это обдуманно и намеренно.

Сюзанна Крофт не поднимала глаз от своей тарелки. Остывшие и слипшиеся крошечные равиоли застыли вязкими комочками серого цвета в лужице густого и тоже холодного соуса. На краешке ее тарелки лежал один-единственный ломтик серого «чудо-хлеба», продающегося в уже нарезанном виде, со всеми возможными добавками полезных веществ. Впрочем, положила она его туда скорее от отчаяния, нежели по привычке. Она надеялась, что, может быть, тошнота отступит хотя бы ненадолго и она успеет откусить маленький кусочек.

Но это мерзкое ощущение, казалось, поселилось у нее в желудке навсегда.

Напротив нее Маттью выстроил свои мини-равиоли в форме маленькой и прямой, как стрела, дороги, по которой его вилка двигалась с неумолимостью шагающего экскаватора. Соус двумя маленькими озерцами расположился по обе стороны этой дороги. Первыми всегда ели дети, а то, что оставалось, доедал сначала Матт, а потом и Сюзанна. Она предпочитала думать, что так проявляется ее благородный материнский инстинкт, но в глубине души сознавала, что, скорее всего, просто стремилась обрести ореол мученицы, распределяя порции. Неписаный, но строго соблюдаемый контракт, который она заключила со своей семьей. Она принадлежала им целиком и полностью, душой и телом.

Филипп сидел рядом с Маттью на своем обычном месте. Его тарелка была пуста, он проглотил все равиоли не разжевывая, а после подтер остатки соуса корочкой хлеба. Сюзанна уже собралась было поменяться с ним тарелками, отдать ему свою, полную, а себе взять его, но что-то остановило ее руку. Она взглянула на Филиппа, подключенного к MP3-плейеру. Глаза его были закрыты, а губы высокомерно и презрительно поджаты. Он приобрел эту привычку месяцев шесть назад. Сюзанна решила, что идея с обменом тарелками не самая удачная. В душе у нее зашевелилось какое-то непонятое пока чувство, которое подсказывало ей, что на самом деле сын ей не слишком нравится. Любит ли она его? Да, вероятно. Но вот насчет нравится…

Обычно, или, точнее говоря, по привычке, которой они обзавелись опять же месяцев шесть назад, Маттью и Сюзанне приходилось выдерживать настоящее сражение с Филиппом, чтобы заставить его снять наушники плейера. Маттью спорил с ним на английском, а Сюзанна убеждала его на французском, который был для нее родным. Филипп говорил на двух языках, принадлежал двум культурам и был в равной мере глух к обеим.

— Мы — одна семья, — горячился Маттью, — и N’SYNC[41]не приглашены к нам на ужин.

— Кто? — презрительно-небрежно обронил Филипп. — Это Эминем. — Как будто это имело какое-то значение. И Филипп бросил на Маттью взгляд, в котором не было ни гнева, ни раздражения. Он посмотрел на него, как на пустое место. С таким же успехом он мог разговаривать… с кем? Во всяком случае, не с холодильником. Похоже, у него сложились отличные отношения с холодильником, кроватью, телевизором и компьютером. Нет, он посмотрел на своего отца так, словно тот и был группой N’SYNC. Пройденным этапом. Выброшенной за ненадобностью вещью. Никем и ничем.

Как правило, Филипп все-таки соглашался снять свой плейер в обмен на еду. Но сегодня вечером все было по-другому. Сегодня вечером и отец, и мать были рады тому, что он надел наушники и отключился от происходящего. Он ел жадно, словно это было лучшим блюдом, какое ему когда-либо доводилось пробовать. Сюзанна даже испытала легкий укол обиды и негодования. Каждый вечер она трудилась не покладая рук, чтобы подать им настоящий домашний ужин. Но сегодня ее хватило лишь на то, чтобы достать две банки консервов из неприкосновенного запаса, открыть их и разогреть. И сегодня вечером Филипп проглотил эти равиоли с таким видом, как если бы это был самый что ни на есть изысканный деликатес. Она снова посмотрела на сына, и ей вдруг пришла в голову мысль, а не сделал ли он это специально, только ради того, чтобы оскорбить ее.

Маттью склонился еще ниже над тарелкой и подровнял дорожку из равиоли. Каждый крошечный выступ квадратного кусочка теста должен был совпасть со столь же крошечной впадинкой на противоположной стороне. Иначе… Иначе Вселенная вспыхнет адским пламенем, их плоть закипит и разлетится во все стороны горячими ошметками, а он будет сидеть и смотреть, как у него на глазах гибнет семья, гибнет за несколько миллисекунд до его собственной ужасной смерти. Оказывается, очень многое было поставлено на равиоли производства компании Chef Boyardee.

Он поднял голову и увидел, что его жена смотрит на него. Ее буквально загипнотизировала точность его движений. Застрявших на заикании десятичной запятой. Ему вдруг вспомнилась эта строка. Она всегда ему нравилась, с того самого момента, как он прочел ее в гостях у мисс Нил. Это была строка из «Рождественской оратории» Одена. Она обожала этого поэта. Ей нравилось даже это его неуклюжее и странное произведение. И она понимала его. Что касается его самого, то он с трудом продрался сквозь нагромождение слов и образов только из уважения к мисс Нил. Но оно совершенно ему не понравилось. Если не считать этой строчки. Он не знал, почему она выделялась из бесчисленного множества других строк и строф в этом эпическом произведении. Он даже не понимал, что она означает. До сегодняшнего дня. А теперь и он тоже застрял на заикании десятичной запятой. В этой фразе сосредоточился и уместился весь его мир. Поднять голову означало взглянуть в лицо беде. А он не был к этому готов.

Он знал, что принесет завтрашний день. Он уже давно понял, что неумолимо приближается к нему. Он ждал, пока оно подойдет совсем близко, ждал, не надеясь на спасение или на чудо.