Книга Улица Окопная - Кари Хотакайнен

Минуя дом престарелых, я останавливаюсь и смотрю на старика в инвалидной коляске с пледом на коленях. Еще десять лет назад я видел бы в нем прошлое, сейчас вижу будущее. Я больше не болтаюсь как дерьмо в проруби, теперь я вижу берег, к которому пристану. Хочется сказать ему что-нибудь, нет, не пойду.

Только я собираюсь продолжить путь, старик прибавляет звук в радиоприемнике у него на коленях. Известный финский альпинист дает интервью. Я чувствую знакомый комок в горле, но все равно остаюсь послушать.

Альпинист рассказывает о трудностях, о высокогорном климате, о подготовке базового лагеря, об опасностях высоких гор и о том, как горы стали причиной преждевременной смерти многих молодых людей. Он посылает приветы партнерам и жене, которая годами поддерживала его.

Тошнит, но я должен удержать еду внутри для выполнения задачи дня.

Приступы тошноты случаются у меня с 1995 года. Тогда трое молодых парней игриво гоняли черный предмет по льду до того целеустремленно, что Финляндия выиграла в первый раз Чемпионат мира по хоккею. Помню, как радовался этому, но я и представить себе не мог последствия фантастической игры Саку Койву, Йере Лехтинена и Вилле Пелтонена.

Поднялась волна нового патриотизма. Пехотный генерал вещал хриплым голосом, словно медиум, поднявшийся из болотной топи, ему внимали, и все, что он говорил, приравнивалось к Божьему слову. Сборная, отправившаяся на следующий Чемпионат мира, обнаружила в гостиничных номерах книги Вяйно Линна «Неизвестный солдат», главный тренер в шутку использовал военные термины и призывал игроков брать пример с непокорного Антти Рокка, центрального персонажа книги.

Я наблюдал все это с температурящим ребенком на руках и задавался вопросом: как все это связано с хоккеем или даже с этой страной, почему картавого маразматика генерала таскают с одного приема на другой, как Папу Римского, почему его предложение «Финляндия – хорошая страна» считают мудростью, высеченной на граните?

А прежде нового патриотизма прокатилась волна радикального, фанатичного одиночества, которое в это летнее утро представляет вещающий альпинист.

Мне пришлось приобрести второе ведро для рвоты. Из-за хоккейного одурения и генерала я написал на купленных ведрах «Суоми» и «Финляндия». «Суоми» всегда стояло у меня рядом с телевизором, «Финляндия» – на кухне. Хелена этого не понимала, по ее мнению, покорение Эвереста было достижением, которое стоило уважать. Это высказывание отдалило нас друг от друга на целую неделю.

Приближаюсь к старику. По глазам замечаю, что он слепой. Прошу его выключить радио. Он спрашивает, кто я такой и почему надо выключить радио. Я говорю, что меня зовут Матти Виртанен и я только что узнал, что альпиниста уличили во лжи. Во время всех этих своих экстремальных приключений он уверял публику, будто у него есть семья. Таким образом он заключил многочисленные договоры со спонсорами, производящими одежду для семей.

Старик говорит, что в этих дел он ничего не понимает, а радио слушать хочет. Тогда я говорю, что с удовольствием найду для него другую программу. Он соглашается. Я ручкой настройки прогоняю альпиниста в никуда и нахожу первый канал финского радио.

Извинившись за свое поведение, я желаю старику всего доброго в такой красивый летний день. Он кивает и поправляет плед.

11.06

Синее озеро, на берегу красный дом, во дворе дяденька и тетенька, между ними девочка с большим надувным мячом в руках, улыбается. У дяденьки густые черные волосы, сигарета во рту и микрофон в руке. У тетеньки желтые волосы до колен и пластырь на щеке.

Сини в платье в цветочек стоит посреди кухни и с гордостью показывает свой новый рисунок. Я аплодирую, Сини улыбается, вырывает рисунок из альбома и прикрепляет его магнитной божьей коровкой к двери холодильника.

Это наверняка тридцатый рисунок Сини. Она начала рисовать их уже много месяцев назад, раньше на рисунках было только синее озеро и пустые мостки. Скоро мы отправимся в город. У нас достаточно времени до поездки в Маунуннева. Встретимся с Сиркку на станции. Прогуляемся по Центральному парку, съедим пиццу. Я не помню, когда в последний раз было так хорошо.

Я чувствую, что за всем этим хорошим скрывается что-то опасное.

Все утро думала о Матти ласково, сглаживая всевозможные углы. Я представляла себе дом, нас на качелях, Сини в песочнице. Я простила, Матти простил, мы всю ночь мирились в спальне старого дома.

Ненависть безопасна, она очерчивает границы.

Любовь беззащитна, она разрушает границы.

Прощение создает угрозу, потому что оружие сложено.

Я не сложу оружия. Я очерчу границы. Но на дом взгляну. Я дам Матти этот шанс.

Сини принесла новый рисунок. На нем голубое небо и три облака, на каждом по ангелу, у одного из них на шее закорючка вроде осьминога.

– Кто это, спрашиваю я.

– Я, ты и папуля, – отвечает Сини.

– Мы же не мертвые, – говорю я.

– Нет конечно.

– А почему мы тогда ангелы? – спрашиваю я.

– Потому что, – отвечает Сини.

– Почему у одного осьминог или что там еще на шее? – спрашиваю я.

– Это ты, – говорит Сини.

– Зачем ты нарисовала на моей шее осьминога?

– Ну, ты же говорила о нем.

– Не рисуй больше, – прошу я.

– Хочу и рисую, – спорит Сини.

– Но если мама просит, чтобы ты не рисовала, ты не будешь рисовать, – говорю я.

– Нет буду.

Отбираю у дочери рисунок и комкаю его. Сини плачет. В испуге беру Сини на руки. Она вырывается, бежит к своей кроватке и там всхлипывает. Разгладив рисунок, я иду к Сини.

– Ну, не плачь. Прости меня.

Сини отворачивается к стене и хнычет.

Мне и стыдно и досадно одновременно.

Я испортила детский рисунок, который меня задел.

Я замечаю, что в течение всех этих месяцев мне просто необходимо было пребывать в хорошем настроении. Теперь мне это откликнется. Глажу Сини по спинке. Всхлипывания прекращаются. Приношу мороженое из холодильника. Сини поворачивается. Волосы прилипли ко лбу. Я убираю их и даю мороженое.

Мы миримся.

– Это был плохой поступок, – говорю я.

– Нет, ты сама говорила про осьминогов и про и их щупальца, – спорит Сини.

– Я про то, что испортила твой рисунок, – уточняю я.

– А, это, – говорит Сини.

– У мамы сейчас нервы на поверхности, – объясняю я.

– А, так же, как кувшинки на озере, – комментирует Сини.

– Ну, не совсем.

– А как тогда? – спрашивает Сини.