Книга Непричесанные разговоры - Айла Дьюар

– Тебе не понять, что такое скачки, – объяснял он ей. – От них бросает в дрожь и не знаешь, на каком ты свете. Ты ставишь на карту все, что имеешь, ради какого-то ненужного выигрыша. Ведь главное – не деньги, а победа. Не могу описать, что при этом чувствуешь. Не просто выходишь за пределы своего «я», а понимаешь, что тебе плевать на все, что у тебя есть. И на себя самого.

– Что это на тебя нашло? – спросила Эллен.

– Я негодяй, – сказал Дэниэл. – Сама знаешь. – Он прижался к ней. – Мы могли бы просто лежать в обнимку, ласкать друг друга. Необязательно заниматься любовью.

Эллен не поверила.

– У нас с тобой никогда так не получалось, Дэниэл. Я всегда считала, что ты мой. Не могла делить тебя с другими. – Это могло быть иначе.

Все звуки казались громче, отчетливей. Шорох простынь, движения сплетенных тел. Его дыхание. Он так нужен ей, но он подлец – и подлецом останется. В глазах у нее стояли слезы.

– Давай поспорим, – сказала Эллен. – Ставлю все, квартиру, все, что у меня есть, что теперь ты больше не вернешься.

Дэниэл не ответил, не поймал ее на слове. Просто растворился в ней. Эллен открыла глаза. Все Мадонны Дэниэла глядели на них со стен. «Чего они только не насмотрелись на своем веку, – думала Эллен, – видели все, что творилось в этой спальне год за годом. На их лицах написана такая безмятежность. А я перед ними – с задранными ногами».

Глава пятая

Пьяная, голышом, в объятиях Дэниэла, Эллен вновь заснула. А когда открыла глаза, его не было. Утреннее солнце резало глаза. Его лучи пробивались в комнату между занавесками, и было в них что-то безжалостное. Дрожа от холода, Эллен укуталась в одеяло, залезла под него с головой. И стала вспоминать.

Вот уже несколько недель Эллен не навещала сиу. Наверное, они сидят у костра и говорят о ней: что-то давно наша Светлоглазка не выезжала из бунгало проведать нас. Эллен скучала по старой подруге миссис Робб. Может быть, сиу тоже скучают по ней. Гадают, куда она пропала.

Только вот нет никаких индейцев на поле для гольфа. Эллен – просто глупая девчонка, которая гарцует на невидимом коне, и все над ней смеются. При свете дня она это понимала. Но по ночам, в темноте, ложась спать под звуки телевизора за стеной и стараясь не думать об убийце в остроносых штиблетах и о даме в белом платье, Эллен все равно представляла себе сиу.

Завтра в школу. Теперь уже не поскачешь вместе с ними. Придется носить школьную форму и тесные трусики, подвязки будут натирать ноги, а тяжелые школьные туфли – мешать бегать. Не быть ей больше быстроногой Эллен.

За окном летняя ночь. На небе звезды. Мама легла спать и уже похрапывает. Где-то скачут сиу. Длинной вереницей едут верхом по Уэйкфилд-авеню, приближаются к дому. Звякают поводья, стучат копыта по асфальту. Вот они выстроились на тротуаре, замерли в свете фонарей, ждут ее.

Эллен вынырнула из постели, оделась и вылезла в окно. Верный Гром подставил спину, и Эллен взобралась на него. Держась за гриву, поскакала по садовой дорожке поприветствовать индейцев. Величавый вождь в головном уборе из перьев, увидев ее, поднял руку. Они поскакали бок о бок, ведя за собой племя.

Теплая летняя земля, ни ветерка. Свитер не нужен. Эллен сняла его и швырнула наземь. Она была счастлива. Безмерно счастлива. Ей казалось, что если постараться, то услышишь, как в небе движутся и сталкиваются звезды, как мнется трава под ногами. Чье это дыхание сзади? Эллен обернулась. Вскрикнула. Он стоял у нее за спиной. Мистер Мартин, шпион, в плаще, желтом свитере и клетчатых брюках. У Эллен замерло сердце. Она побледнела, затряслась.

– Вот, смотри, – сказал мистер Мартин. И распахнул полы плаща.

Между ног у него торчало что-то большое, розовое. Господи, что это? Ну и гадость! Гадость! Ошеломленная Эллен взглянула еще разок и пустилась бежать. Во весь дух. Где же Гром? И куда делись сиу? Их и след простыл. Есть у нее только маленькие ножки, которые от страха будто налились свинцом. Тяжелые шаги все ближе, грубая ручища схватила Эллен за голое плечо.

– Иди сюда! – гаркнул мистер Мартин. – Хочешь потрогать?

– Пустите меня! Пустите! – Эллен открыла рот, чтобы позвать на помощь, но от страха у нее пропал голос. Девочка юркнула в траву, к лазейке в заборе у миссис Робб.

Мистер Мартин, дыша ей в затылок, окликнул ее по имени:

– Эллен! Тебе понравится, Эллен. Очень понравится. Ты ведь этого хочешь, разве нет? Иначе зачем бегаешь одна по ночам?

Где же лазейка? Эллен металась туда-сюда, как затравленный зверек.

– Забор починили, – сказал мистер Мартин, нагнав ее. – Нет больше твоей лазейки. Глянь-ка! Смотри, что у меня есть!

Он снова показал огромную розовую штуку. Бросился к Эллен. Та ринулась прочь, к воротам поля для гольфа. Со всех ног, без оглядки. Из горла рвались испуганные всхлипы.

– Боже, что ты здесь делаешь?

Мама. На священной земле сиу стояла мама в розовом халате и пушистых тапочках.

Эллен остановилась и, задыхаясь, указала назад. А там – никого. У мистера Мартина, похоже, была своя лазейка – в нее-то он и улизнул, завидев разъяренную Жанин.

– За мной гнались, – выдохнула Эллен. – Гнались.

– Кто гнался? Никого нет. – Жанин взяла дочь за руку и потащила домой.

– Гнались! – кричала Эллен – Гнались! Мать хорошенько отшлепала Эллен и отправила спать.

– С тобой хлопот не оберешься. Ну и бестолочь ты… бестолочь… бестолочь…

Вся дрожа от боли и стыда, Эллен забилась под одеяло. Она бестолочь, с ней хлопот не оберешься. Нет ни сиу, ни вороного скакуна с гладкими боками.

Глава шестая

Лучшее средство от похмелья – прогулка, считала Кора. В воскресенье, после ночи «Кровавой Мэри», она встала в шесть, налила полную фляжку кофе, собрала рюкзак и отправилась в горы. От Эдинбурга до Глен-Долл и Джокс-роуд – почти три часа езды. Кора любила эти места: здесь все время кто-то гуляет, есть кому улыбнуться, кивнуть. Полное одиночество в глухих местах – далеко не всегда хорошо.

Кора остановила машину, надела дорожные ботинки и скорым шагом двинулась по лесной дороге. Ей хотелось успеть углубиться в лес, подальше от других гуляющих, а она знала, что как только начинаешь думать (на прогулке вечно всякие мысли лезут в голову), шаг замедляется. Чем сложнее мысли, тем медленней шаг. Когда воспоминания обрушивались на Кору лавиной, она останавливалась, хваталась за голову и стонала: «О боже, боже! Что я наделала!»

Изо дня в день, годами терзалась она, что была плохой матерью. Ей казалось, что всю жизнь она только и знала, что поучать да командовать. «Нельзя!» «Где ты шлялся до поздней ночи?» «Пока не выучишь уроки, гулять не пойдешь». И так далее и тому подобное. Если у тебя есть дети – хочешь не хочешь, приходится их воспитывать. Когда у Коры родился малыш, никто ее не предупредил, что в конце концов он вырастет.