Книга Еще один круг на карусели - Тициано Терцани

— Ступни — основа тела, — сказал «доктор», — поэтому в них вся сила. Чем значительнее личность, чьих ног коснешься, тем больше энергии получишь.

Я слушал, как он воодушевленно описывает связь между священными звуками и здоровьем человека, между растениями и планетами. Эти параллели, с нашей точки зрения нелепые и неразумные, меня завораживали. Я чувствовал, что на свой манер у «доктора» из Какинады было более широкое и сложное представление о человеке, чем у моих знающих и умелых «ремонтников» из Нью-Йорка. «Доктор» видел в человеческом существовании некую магию, для него было очевидно, что тело — нечто большее, чем машина, и болезнь — вовсе не механическая поломка. Его подход к моему раку учитывал даже влияние планет!

Мне нравилось, как он описывает травы, другие растения, животных, будто у них есть душа и характер. Но, главное, в глубине души мне нравился он сам: чистый человек, оказавшийся между наковальней традиции и молотом современности, между стремлением понять тайну жизни и принципом нашего времени — обращать все в бизнес. Без друзей, без поддержки, разрываясь между старичками-браминами, «набожными и ортодоксальными», и «продвинутым» дядей-атеистом, тоже брамином, он чувствовал себя одиноким и непонятым и увидел во мне, который слушал его и делал заметки, связь с внешним миром.

Когда мне пришло время уезжать, он торжественно вручил лекарства. На какую-то долю секунды я даже сам поверил, что буду их принимать. Возможно, из сочувствия, просто потому что он мне был симпатичен. Но эти пластмассовые баночки, явно где-то подобранные, наполненные бурыми шариками, впоследствии куда-то затерялись.

Я до сих пор вспоминаю своего «доктора» с пылающими глазами. Как ему живется там, в этой захолустном городке в тени двух фабрик по производству удобрений? А вспомнив, ощущаю укоры совести. Я ведь так ничего и не сделал, чтобы помочь ему. Даже письма во Всемирную организацию здравоохранения и то не написал!

Пришедший тем же путем

Путешествия… Главная радость в моей жизни. Мальчишеская мечта превратилась в ремесло, в образ жизни. Вечно одно и то же, хотя и всякий раз по-новому: собираешь чемоданы, уезжаешь, потом пишешь о том, что видел. Но в чем же смысл всех этих скитаний? Честно говоря, я никогда над этим не задумывался.

Сейчас, когда я сидел на террасе отеля в Бенаресе и глядел на вечное течение священного Ганга (и на другой, столь же непостижимый, древний и вечно обновляющийся человеческий поток), этот смысл был для меня ясен. Причина, заставлявшая меня постоянно перемещаться в пространстве, постоянно скитаться в поисках чего-то, была проста: у меня не было ничего внутри. Я был пуст, пуст как губка, готовая впитать все, что угодно. Если бы я не путешествовал столько, мне нечего было бы сказать, нечего поведать людям, не о чем было бы размышлять.

Путешествия возбуждали меня, тонизировали, давали пищу для раздумий, заставляли жить. Приезд в новую страну, в дальние края всегда оборачивался влюбленностью; чувства переполняли меня. Я помню все, будто это было вчера: вот я впервые пересекаю границу — мне было тогда пятнадцать, и я отправился в Швейцарию подзаработать в кафе мойщиком посуды. Вот несколько лет спустя я в одиночку еду на машине через всю Южную Африку; а вот мой первый день в Сайгоне, вид на Ангкор-Ват, приезд в Самарканд, в Кашгар, путешествие верхом по Ло-Мантангу, столице королевства Мустанг. И каждый раз ощущение открытия.

А теперь? В чем-чем, а в этом смысле химио- и радиотерапия не изменили меня. Более того, они подталкивали взяться за старое. Раньше я ездил по свету в поисках приключений и идей; теперь я искал целителя, траву, магическую формулу, чудо, средство от моей болезни. Но делал я это прежним способом — во внешнем мире, шатаясь по белу свету. «Это свойственно человеку, — говорил я себе. — Человек всегда ждал, что где-то далеко — в другом месте или в другом времени — есть ключ ко всем тайнам. Дело только в том, чтобы отыскать его, возможно, он скрыт в пещере или в саркофаге фараона, захоронен под песками пустыни или среди руин Атлантиды в бездонной глубине океана».

И время от времени кто-то, рискуя всем, пускается на поиски. И в каждой культуре есть миф о страннике божественного происхождения, пропавшем без вести и возвращающемся домой после долгих скитаний. Как Гильгамеш, шумерский бог, который непрерывно путешествует, чтобы не умереть; или Улисс, вознамерившийся зайти за Геркулесовы столпы — последний рубеж известного тогда мира.

Путешествие всегда рассматривалось как средство для духовного роста, считалось, будто перемещение тела облагораживает душу. В Индии говорят, что «садху», блаженные нищие, должны быть подобны воде в постоянном движении, чтобы не «застояться».

Наверное, и я бы в свое время «застоялся», если бы не двигался.

Но теперь? Еще в Какинаде я задавал себе вопрос, не может ли случиться так, что, продолжая путешествовать, я с каждым разом буду открывать все меньше. Время от времени у меня даже возникало впечатление, что прежняя радость странствий потеряла свою былую звонкость; теперь она звучала глухо, как разбитая, но склеенная китайская ваза. Да и куда мне ехать? Вернуться ли назад, в мою прежнюю жизнь, как советует «регрессивная терапия» доктора Брайана Вейсса? По его мнению, такая болезнь, как у меня, уходит своими корнями в травму, полученную несколько веков тому назад. А не предпринять ли «астральное путешествие», вроде тех, что мы совершали с Никой по Флоренции? Вот о чем я прочитал в одной из книг «нью-эйдж». Через бразильских целителей можно попасть в находящуюся вне пространства «Астральную больницу» и там совместными усилиями великих врачевателей всех направлений и всех времен получить «персонализированное лечение на основе красок, запахов, звуков и лазерных лучей».

Может быть, я просто устал, но мысль о том, что пора бы остановиться, больше уже не отпугивала. Я отдыхал в отеле «Гангз Вью» после очередного, неизвестно какого по счету путешествия и доверился заботливому хозяину, который, начав свой день в маленькой молельне в честь бога Ханумана, Властелина Обезьян, остальное время уделял постояльцам, развлекая их ученой беседой, угощая нехитрой, но здоровой вегетарианской пищей, а также советами и вечерней игрой на ситаре.

Мне это было нужно. На этот раз я приехал из штата Бихар, одного из самых красивых, но при этом грязного и ужасающего. Земля, на которой когда-то процветали богатые республики и великие империи, управляемые мудрецами, сейчас превратилась в одно из беднейших мест в стране, где царит бандитизм и насилие. Но Бихар был колыбелью буддизма, потому я туда и поехал.

Я посетил Раджгир, где на холме Стервятников сохранились пещеры; там Будда и Ананда уединялись для медитаций. Я побывал на развалинах Наланды — прославленного буддистского университета, святилища духовной жизни целой эпохи; отсюда в период между IV и XIII веками от Рождества Христова вышли самые великие философские умы Азии. Позже мусульмане стерли Наланду с лица земли, истребили десять тысяч преподавателей и студентов и вынудили буддизм искать убежища за Гималаями — в Тибете и Китае, а потом и в Японии.

Затем я побывал в Бодхгайе, где под дожившим до наших дней деревом Будда достиг просветления. Оттуда я направился в Бенарес. Водитель дожидался рассвета — боялся разбойников, которые, по его словам, в темноте останавливают и грабят машины.