Книга + тот, кто считает - Алекс Форэн

– Вот уж в это я поверить не могу, – возразила Николь. – Несмотря на исчезновение Мэттью, мне кажется, что он здесь ни при чем. Он слишком хорошо воспитан для дурных поступков. Я думаю, даже случайно неправильно завязав галстук, он уже чувствует угрызения совести.

– А Ас? – спросил Артур. – Пусть и не сам… Где, например, гарантия того, что этот цыган, от Берлина до Марокко сопровождавший нас, не является его человеком?

В комнате повисла тягостная тишина. Предположение о том, что заказчик мог быть причастен к истории с Бадером, делало их всех невольными соучастниками.

– Я вот подумал… – заговорил, делая большие паузы между фразами, Клаус. – Исходя из того, что вы говорили… вы же так и не знаете, кто скрывается под именем Ас. А единственный человек, который буквально с первой секунды знал о находке письма… Одним словом, не может им быть этот ваш француз, Бассанж?

Сэнди буквально подскочила на месте. Эта мысль еще в Камарге пришла ей в голову, но она не решилась поделиться ею. Видно было, что предположение воспринято всерьез и остальными, но обсуждать его сейчас они оказались не готовы.

– Как-то слишком много неизвестных в этой вашей задачке, – вывел их из задумчивости Клаус. – Ну да ладно. Коль скоро отступать вы не намерены, позвольте, что ли, взглянуть на талисман.

Несколько минут он молча изучал содержимое переданной ему Леонардом шкатулки, потом снял очки и снова стал задумчиво протирать их замшевой тряпочкой.

– Что ж, похоже, он действительно инкский. Я бы даже определил вероятность этого как крайне высокую.

«Можно подумать, мы этого не знали», – усмехнулась про себя Сэнди.

Клаус долго держал половинку талисмана между ладоней, будто прислушиваясь к древним вибрациям, исходящим от этого потертого кусочка золота. Все боялись пошевелиться, чтобы не нарушать странную тишину, повисшую за столом. Наконец, швейцарец медленно заговорил, и даже голос его показался незнакомым – более низким, глухим:

– Существует поверие, согласно которому разделение талисмана на части вызывает наступление эры смуты и ненависти. А соединение его – эру гармонии и любви. У кечуа, для которых разделение талисмана действительно ознаменовало гибель империи и цивилизации, до сих пор жив миф о том, что пятьсот лет пройдет, прежде чем половинки талисмана вновь найдут друг друга. Странно… Прошло почти ровно пять веков…

Клаус помолчал, потом будто стряхнул оцепенение, и, вернув талисман Леонарду, вновь водрузил на нос очки.

– Саймон переслал мне копию карты… Город, как вы понимаете, сильно изменился за пять столетий, и определить, какой район изображен на вашей карте, было не так просто. Но возможно… На карте отмечен дом, в котором Писарро жил, принимал своих подчиненных, использовал его, как принято сейчас выражаться, в качестве офиса. Это не так далеко отсюда, вон там, – Клаус кивнул за окно вниз, на расстилавшийся у подножья горы город. – Дело только в том, что того дома, конечно, уже нет… Город же почти целиком выгорел около двухсот лет назад, и отстроен едва ли не заново… А в том, что сохранилось от прежнего фундамента, копалось такое количество искателей сокровищ всех мастей, что, если там и была спрятана хотя бы булавочная головка, ее уже сто раз нашли. Место это я, конечно, могу вам показать.

– Спасибо, – сказал Лео, не скрывая разочарования.

– Мы с Саймоном очень дружили в университете, да и тема мне чрезвычайно интересна, – сказал Клаус. – Так что при любой необходимости обращайтесь без колебаний. А пока, – добавил он, с улыбкой оглядев измотанные непривычным высокогорным климатом лица собравшихся, – позвольте один совет: пейте больше чая с кокой, его дают здесь в любом месте, если попросить. Это не волшебное зелье и не наркотик, так что мгновенного эффекта не ждите, но от гипоксии в первые дни помогает, и дышать вам станет легче.

У дверей ресторана Клаус распрощался с новыми знакомыми, которых ждал в машине немногословный Мигель. Несмотря на потрясающий вид, открывавшийся с горы на вечерний Кито, переливавшийся внизу тысячами огней, никому не хотелось задерживаться здесь. На этой высоте с непривычки нещадно шумело в голове и закладывало уши, казалось, что если хоть чуть-чуть спуститься, станет легче дышать.

Старая часть Кито, по которой ехала машина, была во многом похожа на центр любого провинциального, небогатого южного европейского города, основанного примерно в шестнадцатом веке – те же двух-трехэтажные особнячки, та же булыжная мостовая, те же часовни, возвышающиеся над черепичными крышами. Одновременно город действительно походил на хорошо знакомый Сэнди и Артуру Сан-Франциско – многие улицы расходились от площадей вверх и вниз под углом в сорок пять градусов. Местные жители проворно спускались и поднимались по мостовой, не замечая ни крутого подъема, ни разреженного высокогорного воздуха. Только их внешность разительно отличалась от европейской, да полупрозрачный туман делал очертания вечерних улиц мягче и загадочнее.

Они ехали по мощеной булыжником улице мимо уходивших круто вверх светлых фасадов невысоких зданий – в центре Кито многоэтажек не было. Повсюду попадались христианские символы – то фигура ангела, то статуя какого-нибудь особо почитаемого святого, колокольни, церкви – Кито оказался городом набожным. Многие лики имели явно индейские черты – то ли это были местные святые, действительно имевшие индейские корни, то ли незадачливый скульптор изображал святых в меру своего представления о гармоничной внешности.

– Вы посмотрите, по какой улице едем! – внезапно воскликнула Николь.

– «De los Conquistadores», – прочитала на табличке Сэнди и удивленно глянула на остальных.

– Ну, видимо, идем верным путем! – усмехнулся Артур. – Этак с вами начнешь верить в мистические совпадения.

Вскоре машина остановилась у отеля.

– Вот и замечательно, – сказал Артур, – будем считать, что с местными обычаями мы познакомились, город посмотрели, можно забыться сном.

Однако сделать это оказалось сложнее, чем он надеялся. Николь и Сэнди, утомленные событиями последних дней, заснули быстро, а вот мужскому организму, видимо, труднее было адаптироваться к высокогорному давлению. Артур и Лео проваливались в сон, сознание отключалось, и сердце начинало пропускать каждый третий удар. Ощущение было такое, будто тебя погрузили под воду, и воздуха катастрофически не хватает, ты пытаешься вырваться на поверхность, рискуя захлебнуться, хватаешь ртом воздух, судорожно выныриваешь и… просыпаешься. Садишься на кровать, потом выходишь на галерею, пытаешься продышаться, чувствуешь, что глаза слипаются, ложишься вновь, отключаешься, и все повторяется опять. Ночь не принесла облегчения, а измотала.

* * *

Утро выдалось довольно мрачным: затянутое тучами небо, круги под глазами Артура и Лео, полная неясность с дальнейшими планами – все было одно к одному. Не улучшил настроения и телефонный разговор с Саймоном. Следствие в Марракеше протекало вяло и ничего нового пока не принесло. Ибрагима допросили, и он вернулся к прежним занятиям. Исчезновение девушек, конечно, замечено, но особого шума, во всяком случае, публичного, по этому поводу почему-то нет. Но главное – ни следа змейки или письма Писарро. Все это Саймону удалось узнать, познакомившись в качестве бельгийского коллекционера иудейского антиквариата с Леви. Старый еврей проникся уважением к эрудированному коллеге и просидел с ним немало времени на террасе «Кафе де Франс», охотно делясь свежими сплетнями.