Книга Стыд - Салман Рушди

— Ну, так прикажи забить меня камнями, — не растерялась Арджуманд. — Попробуй!

Через месяц Иджаз снова заговорил с ней.

— Дождешься, ребята тебя изнасилуют. Я по лицам вижу. Зачем мне их сдерживать? Возьму и разрешу. Ты ж сама позор на свою голову навлекаешь! — в бессильной ярости кричал он.

— Возьми да разреши. Непременно скажи, чтобы приходили. Но первым будешь ты!

— Шлюха! — в бессильной ярости выругался он. — Неужто не понимаешь: и ты, и мать твоя у нас в руках. Что захотим, то с вами и сделаем. Заступаться за вас некому, всем на вас наплевать.

— Понимаю, — спокойно ответила Арджуманд.

К концу шестилетнего заточения капитан Иджаз стараниями Арджуманд попал за решетку, его пытали, отчего он и сошел в могилу двадцати четырех лет от роду. Волосы у него, как и у покойного Искандера Хараппы, были белы, ровно снег. Когда его привели в камеру для пыток, он произнес всего одну фразу:

— Ну, что еще меня ждет? А потом лишь кричал.

Рани Хараппа сидит в качалке на веранде. За шесть лет она изукрасила вышивкой восемнадцать шалей, пожалуй, непревзойденных по мастерству. Но вместо того, чтобы похвастать ими перед дочерью или солдатами, она, закончив работу, убирала свои творения в большой кованый сундук, пропахший нафталином, и запирала на замок. Из всех ключей ей оставили лишь от сундука. Остальные капитан Иджаз носил на большом кольце у пояса, чем очень напоминал Рани ее подругу — Билькис Хайдар. Было время, когда та не терпела открытых дверей, опасаясь полуденного суховея. Бедняжка Билькис!

Рани недоставало их прежних телефонных разговоров. Из-за вражды мужей оборвалась и ниточка, связывавшая жен. То Билькис поддерживала Рани добрым словом, потом пришел черед Рани утешать подругу. И неслись по телефонным нервам слова привета.

НИЧЕГО НЕ ПОПРАВИТЬ. Рани равнодушно покрывает тончайшим узором шали. Поначалу капитан пробовал было отобрать иголки с нитками, но Рани нашлась чем пристыдить его:

— Не думай, парень, что из-за тебя я лишу себя жизни этой иглой! Или, может, ты воображаешь, что я из ниток петлю скручу да повешусь?

Спокойствие жены Искандера (в ту пору он был еще жив) подействовало. Иджаз даже согласился принести ей мотки пряжи из военной лавки (цвет и количество Рани указала). И снова принялась она за работу. На шали, как на поле, стали всходить и набирать силу ростки ее колдовского искусства. Они распускались яркими цветами, дарили волшебными плодами.

Вот в сундуке уже восемнадцать шалей. Так Рани по-своему увековечила воспоминания. А в памяти дочери Искандер продолжал жить — мучеником, полубожеством. Воспоминания об одном и том же у людей никогда не сходятся… Рани долгие годы никому не показывала своей работы, а потом отослала сундук в подарок дочери. Никто не заглядывал через плечо, пока она работала. Ни солдат, ни дочь не занимало: что-то там вышивает госпожа Хараппа? Как-то коротает свой долгий досуг?

Эпитафия, вышитая цветной шерстью. Восемнадцать шалей с воспоминаниями.

Художник вправе дать имя своему творению, и Рани, прежде чем послать сундук дочери, набравшей немалую силу, сунула внутрь клочок бумаги с названием: «Бесстыдство Искандера Великого» и неожиданной подписью: Рани Хумаюн. Так, среди нафталинных комочков прошлого вдруг отыскалась ее девичья фамилия.

Так что же было вышито на восемнадцати шалях?

В сундуках лежали свидетельницы времен, о которых никто и слышать не желал. Вот шаль «Бадминтон»: на лимонно-зеленом фоне в изящном обрамлении из ракеток, воланов и кружевных панталончиков возлежит нагишом сам Великий. Вокруг резвятся розовотелые девушки-наложницы, едва прикрытые спортивными одеждами; как искусно изображена каждая складочка; так и видишь — вот ветерок играет легкой тканью; как удачно и тонко наложены светотени. Девушек, очевидно, панцирем сковывает одежда, и они сбрасывают белые рубашки, лифчики, тапочки. А Искандер возлежит на левом боку, подперев голову рукой и милостиво принимает их ласки. ДА, Я ЗНАЮ: ТЫ ВООБРАЗИЛА ЕГО СВЯТЫМ, ДОЧЬ МОЯ, ТЫ ЖАДНО ЛОВИЛА КАЖДОЕ ЕГО СЛОВО, ВЕРИЛА КАЖДОМУ ЕГО ДЕЛУ: И КОГДА ОН БРОСИЛ ПИТЬ, И КОГДА, СЛОВНО ПАПА РИМСКИЙ (ТОЛЬКО НА ВОСТОЧНЫЙ ЛАД), ДАЛ ОБЕТ БЕЗБРАЧИЯ. НО СЛАСТОЛЮБЦУ, ВОЗОМНИВШЕМУ СЕБЯ СЛУГОЙ ЧЕСТИ И ПОРЯДКА, БЕЗ УТЕХ ПЛОТСКИХ НЕ ПРОЖИТЬ. ДА, ЭТОТ АРИСТОКРАТ С ЗАМАШКАМИ ФЕОДАЛА КАК НИКТО УМЕЛ СКРЫВАТЬ СВОИ ГРЕХИ: НО Я ЗНАЮ ЕГО, И ОТ МЕНЯ НЕ СКРОЕШЬ. Я ВИДЕЛА, КАК У ДЕРЕВЕНСКИХ ДЕВУШЕК РОСЛИ ЖИВОТЫ. Я ЗНАЮ, ЧТО ОН ЧАСТО, ХОТЬ И ПОМАЛУ, ПРИСЫЛАЛ ЭТИМ ДЕВУШКАМ ДЕНЬГИ — ДЕТИ ХАРАППЫ НЕ ДОЛЖНЫ ГОЛОДАТЬ. КОГДА ЕГО СВЕРГЛИ, МАТЕРИ ЕГО ДЕТЕЙ ПРИШЛИ КО МНЕ.

А вот шаль «Пощечина». Не счесть, сколько раз Искандер поднимал руку и на министров, и на послов, и на несогласных святых старцев, и на заводчиков, и на слуг, и на друзей. Похоже, каждая пощечина запечатлелась на шали. Конечно, Арджуманд, ТЕБЯ ОН И ПАЛЬЦЕМ НЕ ТРОНУЛ, ПОЭТОМУ ТЫ И НЕ ПОВЕРИШЬ, НО ВЗГЛЯНИ НА КРАСНЫЕ ПЯТНА НА ЩЕКАХ ТЕХ, КТО ЖИЛ В ЕГО ПОРУ, — ЭТО СЛЕДЫ ЕГО РУК, ИХ НЕ ОТМЫТЬ.

Следующая шаль — «Пинок». На пинки Искандер тоже не скупился, его сапог не жалел задниц, вызывая у их обладателей чувства, весьма далекие от любви.

Шаль «Ш-ш-ш…»: Искандер во всей своей славе и величии восседает у себя в кабинете; тщательнейше изображены мельчайшие подробности, так что прямо воочию видишь это жуткое святилище, где под остроконечными арками на стенах начертаны высказывания Великого, на столе горными пиками высятся чернильные приборы; на них игла искусницы вывела даже орнамент. В том кабинете царят Мрак и Власть. И во мраке видятся чьи-то глаза, мелькают красные языки, с которых серебряными нитями срываются шепотки и разлетаются по всей шали. Искандер в окружении своих доносчиков. Словно паук, к которому сходятся паутинные лучики: наветы, оговоры. Рани и паутину вышила серебром. Многие в ту пору угодили в сети паука-кровопийцы. Террор понуждал отцов лгать сыновьям, а женщинам достаточно было лишь шепнуть ветру имя досадившего им любовника, и того уже ждала страшная кара.

ТЫ, АРДЖУМАНД, ТОЛЬКО ПОДУМАЙ, СКОЛЬКО БЫЛО ИЗВЕСТНО ОТЦУ, И ТЕБЕ СТАНЕТ ЖУТКО.

«Пытки» — так называется очередная шаль. На ней Рани изобразила зловонные казематы, где мучили людей: им завязывали глаза, прикручивали руки к стулу и обливали то кипятком (Рани изобразила даже пар над ведром), то ледяной водой, пока несчастные жертвы уже были не в состоянии отличить одно от другого и даже от холодной воды у них вздувались пузыри, как от ожога. Красные рубцы вышивки полосовали шаль, точно шрамы.

Следом идет «Белая» шаль. Там вышито белым по белому фону — лишь острому и взыскательному глазу откроет шаль свой секрет. Полицейские во всем белом (такова их новая форма) с головы до ног: белые шлемы с серебристыми наконечниками, белее портупей, белые сапоги. Вот дискотеки под полицейским покровительством: рекой льется спиртное из белых бутылок с белым ярлыком[9]; белый порошок жадно вдыхается с тыльной стороны ладоней, затянутых в белые перчатки. ВЕДЬ ИСКАНДЕР СМОТРЕЛ НА ЭТО СКВОЗЬ ПАЛЬЦЫ, ПОНИМАЕШЬ, ОН ХОТЕЛ УКРЕПИТЬ ПОЛИЦИЮ И ОСЛАБИТЬ АРМИЮ. БЕЛИЗНА ОСЛЕПИЛА ЕГО.