Книга Ночные рассказы - Питер Хег

И тут каждый почувствовал, что в город приехал настоящий король, через него мироздание посылает им знак, что они приняли правильное решение, потому что этот лилипут как раз умел найти ребёнка во взрослом, а затем сделать из него Бога. Он всегда выходил одинаково, без грима, в бархатном костюме, который был ему несколько велик. Вначале с ним выходил двенадцатилетний мальчик, с которым он начинал играть, и в этой игре исчезал старик, в ней растворялся возраст, и вслед за этим и во всех зрителях просыпался ребёнок, puer aeternus,[36]словно вдохновляющий символ того, ради чего каждый зритель готов был бы пожертвовать своей жизнью, — любви к детям.

За первые две недели пребывания в городе месье Андрес упростил своё представление и в конце концов стал обходиться без помощника и выходить на сцену один. Его всегда представлял директор Цирка, первым из всех осознавший те возможности, которые открываются благодаря особой самозабвенной сердечности этой публики, и сразу же настоявший на том, чтобы великого клоуна представляли таким образом, который никто из жителей других мест не понял бы. Каждый вечер директор Глайм взмахивал рукой и говорил: «Дамы и господа! Музыкальный клоун месье Андрес в Вадене. Сердце в сердце сердца!»

Каждое из этих представлений было богослужением, с которого люди уходили взволнованными, размягчёнными, с блестящими глазами и всё ещё слыша в ушах голос клоуна, голос, которому, очевидно, были подвластны все языки, включая и прекрасный звучный датский язык.

Столь же глубоко взволнованным оттуда пришёл и Кристофер, когда однажды, не по своей воле и просто случайно проходя мимо, оказался на представлении.

Порядки и убеждения, которыми город Ваден руководствовался в повседневной жизни, были связаны с торговлей, ремёслами и судоходством. Даже воскресные проповеди в церквях города согласовывались с трудовыми буднями. Никто в Вадене не сомневался в том, что, как учил Спаситель, те, кто ищет, — найдут, при условии что они встают в половине шестого утра шесть дней в неделю и принимаются за работу. Всё, что не имело к этому отношения, что имело привкус философствования или развлечения, рассматривалось в основном как некое излишество. Когда у жителей Вадена возникало желание взглянуть сквозь будни на грядущие золотые царства, то они смотрели на своих детей. И тем не менее большинство из них не затруднились бы с ответом, если бы их спросили, как выглядит принц. Они бы ответили, что принц выглядит так, как выглядит сын Николая Хольмера.

Кристофер Хольмер всегда был сильным мальчиком, самым быстрым бегуном и самым ловким игроком в мяч среди своих сверстников, и к тому же в его натуре было истинное достоинство, заставлявшее взрослых прислушиваться к нему ещё до того, как ему исполнилось семь лет. Он мог играть на рояле с того дня, когда его перед ним посадили, он умел рисовать, как только ему дали в руки карандаш, и одновременно он старался не демонстрировать свои таланты, словно скрывая их, словно хотел попросить у жизни прощения за то, что ему всё так легко давалось. У него были глубоко посаженные тёмно-серые глаза, которые придавали его лицу какое-то отшельническое выражение. Женщины Вадена считали, что Кристофер похож на святого, и окружали его состраданием, помня о том, что он в раннем детстве потерял мать.

Никто никогда не сомневался, что более достойного наследника престола в торговом доме «Хольмер и сын» и представить себе нельзя, и в своём развитии Кристофер полностью соответствовал тому доверию, которое ему оказывалось. Даже горе — смерть матери, казалось, как-то трансформировалось в маленьком мальчике, превратившись в раннюю зрелость. Ни секунды не сомневаясь в сыне, Николай Хольмер, когда мальчику исполнилось четырнадцать лет, отправил его в лучший интернат Дании. В те годы, которые Кристофер провёл в интернате, отец с сыном виделись только во время каникул, и каждый раз Николаю Хольмеру казалось, что его сын всё больше и больше соответствует окружающему миру и его мечте о преемнике.

Когда телеграмма отца вызвала Кристофера домой и они встретились впервые за полгода, купец сразу же понял — что-то не в порядке. Мальчик выглядел рассеянным, более замкнутым, смотрел глубоким и испытующим взглядом, не так, как прежде.

Николай Хольмер не очень хорошо разбирался в людях. Конечно же, никто лучше, чем он, не мог распознать тайные комиссионные и поддельные счета или найти способ, как обойти эмбарго. Но та часть человеческих сердец, которая не была вовлечена в продажи и покупки, оставалась для опытного предпринимателя закрытой книгой. В конторе и за столом переговоров его авторитет был непререкаем. Теперь же он каждый вечер сидел за столом напротив единственного в мире любимого им человека, с которым вдруг стало невозможно обменяться даже самыми простыми, ничего не значащими фразами, и чувствовал замешательство, унижение и обиду. Они ужинали в полном молчании, после чего Кристофер вставал и уходил, и торговец видел его снова, как правило, лишь на следующее утро за завтраком.

А случилось то, что незадолго до вызова в родительский дом Кристофер сделал открытие, что сам он, по-видимому, не существует. Факт этот он осознал в спортивном зале школы, во время урока фехтования, и произошло это совершенно неожиданно.

В интернате с самого его основания в восемнадцатом веке особенно много внимания уделяли фехтованию, и всегда приглашали лучших иностранных учителей по этой дисциплине. Когда французский учитель фехтования увидел, как Кристофер впервые взял в руку рапиру, а потом дал мальчику первый в его жизни урок, он ощутил в своём новом ученике то соединение психофизического равновесия и внезапно жалящей опасности, которое составляет саму суть фехтования. Казалось, что Кристофер также проявляет искренний интерес к этому виду спорта. После трёх лет занятий, однажды в апреле школа на неделю освободила его от уроков, и после интенсивных тренировок на протяжении этой недели под руководством своего французского учителя он выиграл чемпионат Дании, опередив капитанов, которые были на пятнадцать лет старше, закручивали кверху усы и уже лет десять выступали на всевозможных турнирах.

В это время волна интереса к спорту, возникшая в двадцатом веке, докатилась и до Дании, и в мальчике из Вадена страна увидела нового кандидата на следующие Олимпийские игры. В соответствии с такой задачей теперь и были организованы тренировки Кристофера, и именно во время одной такой тренировки, когда его чемпионству было всего несколько недель от роду, на него обрушилось отчаяние. Посреди боя с единственным в школе учеником, который мог оказать ему сопротивление, Кристофер впервые в жизни заглянул внутрь себя.

До тех пор он смотрел на себя глазами других людей. В обращённых к нему полных доверия и восхищения лицах он видел своё собственное отражение и понимал, что он действительно и есть Кристофер, тот, кто должен отправиться в путешествие и для себя самого и для других людей открыть новый континент. В этом его заверяли учителя и товарищи, и это он читал в глазах своего отца. Но на фехтовальной дорожке, за сеткой маски, лица противника не видно, и Кристоферу вдруг показалось, что он сражается с самим собой. Потом его взгляд обратился внутрь — внутрь него самого. Он знал, что он должен был увидеть. Он должен был увидеть юношу, полного целеустремлённой уверенности в себе, известного спортсмена, состоятельного молодого человека, переживающего прекрасный процесс становления, немного неуклюжего и именно поэтому неотразимого сердцееда и любовника, будущего успешного предпринимателя. Ничего этого он не увидел, была лишь чёрная гулкая пустота, заключённая в хрупкую оболочку, о которой люди составили себе ошибочное представление, полагая, что так выглядит истинная личность Кристофера. Тогда он опустил рапиру и повернулся спиной, открыв тем самым противнику белый пластрон, обозначающий площадь поражения, но даже не заметив, что его противник сделал укол и туше, он прошёл мимо воздетых рук сидящих судей, не видя потрясённых лиц, потому что все эти чувства, как он знал, относятся к маске. На настоящего Кристофера Хольмера, если он вообще присутствовал здесь, мир не обратил никакого внимания.