Книга Конец - Давид Монтеагудо

— Хозяин, судя по всему, помешан на порядке, — говорит Ампаро, приложив ладонь козырьком ко лбу и вглядываясь в салон машины.

— Был помешан, — поправляет ее Марибель.

— И на чистоте, — добавляет Мария.

— Ей больше пяти лет, — говорит Ампаро. — Смотри… техосмотр — две тысячи восьмого года.

Хинес протягивает руку к дверце со стороны водителя, потом замирает на несколько секунд, потом довольно резко нажимает на ручку. Дверца легко открывается.

— Как всегда, — говорит Ампаро, обходя машину, — дверцы открыты, ключ на месте… сами видите: все как всегда.

— Пахнет машиной, — говорит Ньевес, — внутри пахнет машиной.

— Раньше меня укачивало от этого запаха, — говорит Мария, — когда я была девочкой…

— Мне кажется… — бросает Хинес, чуть отстраняясь от дверцы, — мне кажется, тут есть что-то странное.

Головы с опаской наклоняются к дверце, взгляды обшаривают салон, потом все выпрямляются и выжидательно переглядываются, ища ответа друг у друга в глазах.

— Ну что там еще? — всхлипывает Ньевес.

Хинес медлит с ответом. Его взор вроде бы прикован к машине, одной рукой он опирается на крышу, выбивая пальцами нервную дробь.

— Ремни безопасности, дьявол их побери! — выпаливает он наконец и тотчас опускает глаза, словно ему стыдно смотреть на друзей. — Ремни застегнуты.

Никто этого не заметил. У сидений темная обивка, поэтому ремни почти не выделяются на ее фоне. Все потрясены словами Хинеса.

— Они ехали вдвоем, — нарушает молчание Ампаро, словно рассуждая сама с собой.

Остальные по-прежнему молчат. Ньевес в полном отчаянии пробегает глазами по лицам, но ей удается поймать лишь отрешенные и уклончивые взгляды. Хинес по-прежнему стоит неподвижно, глядя себе под ноги, и угадать выражение его глаз невозможно. Внезапно Мария резким движением, в котором прорывается бешенство, отталкивает Хинеса, залезает в машину, садится на водительское место, осматривается, трогает рычаг переключения передач, ручной тормоз, ключ зажигания… а потом падает грудью на руль, взвыв от бессильной злобы. Потом она поворачивает голову направо, когда кто-то открывает противоположную дверцу и начинает шарить сперва в бардачке, потом по дверной панели и между сиденьями. Это Уго. Кажется, сейчас только он один способен что-то предпринять, не впадая в ступор или отчаяние.

— Заглохла… — говорит Хинес, ни к кому конкретно не обращаясь, — заглохла… подъем, просто тут небольшой подъем… и она заглохла.

— Пошли в город, — неожиданно для всех подает голос Уго. — Этот кретин не курил.

Резкий тон Уго вроде бы свидетельствует об улучшении его состояния. Но сейчас это мало кого волнует. Мария с подчеркнутой неспешностью вылезает из машины и пристально, с явным вызовом смотрит на Марибель. Та выдерживает ее взгляд с ледяным высокомерием. Ни одна не произносит при этом ни звука.

— Да, пошли, — соглашается Хинес с усталой покорностью. — Осталось… нам осталось уже совсем немного.

Уго, Хинес, Ампаро, Марибель, Ньевес и Мария покидают автомобиль, одиноко стоящий с распахнутыми дверцами, и молча, безропотно пускаются в путь — навстречу слепящему солнцу, навстречу раскаленному дыханию земли, поросшей кустарником, дыханию, пропитанному запахом хвои, розмарина и тимьяна; по покрытому выбоинами белесо-серому асфальту — к прямому отрезку дороги длиной метров пятьдесят-шестьдесят, который завершается очередным поворотом с неизбежным подъемом, вырезанным в известняке. Подъем мешает разглядеть лежащий за ним пейзаж и первые дома, они поджидают путников — хотя те пока об этом не подозревают — сразу за последним виражом, если по прямой, то не более чем в ста метрах от того места, где они сейчас находятся.

Шестеро путников шагают по узким улочкам старинной части Сомонтано. К этому времени они уже видели много, очень много машин — припаркованных, или застывших прямо посреди дороги либо поперек дороги, или остановившихся, прочертив на стенах зданий след длиной в несколько метров. Но ни одной живой души до сих пор им не попалось. Двери домов в большинстве своем были заперты, а те, что оказались открытыми, вели в опустевшие жилища, совсем недавно покинутые их обитателями и еще хранившие стойкий запах человеческой жизни, особый запах домашнего быта. Путники уже успели заглянуть в несколько таких домов и были встречены общительными кошками, которые терлись об их ноги, а также собаками — одни лаяли, чтобы прогнать непрошеных гостей, другие спешили улизнуть, пугливо прижимаясь к стене коридора, чтобы не попасться на глаза пришельцам, прервавшим их грабительские набеги. Не было только людей. Трудно было не заметить тревожные детали: распахнутую дверцу холодильника и бутылку без пробки, валяющуюся на полу в луже кока-колы; или открытую книгу на подушке в изголовье кровати, лежащую обложкой вверх; или брошенный у постели со сбитыми простынями презерватив; или окурок, похожий на червяка, прогрызшего дорожку в матрасе — к счастью, огнестойком.

Как ни странно, бродить по безлюдным улицам покинутого городка оказалось не так страшно, как еще недавно на природе. Все, что путники наблюдали вокруг, не слишком отличалось от привычных картин, какие видишь в любом городке или поселке в ранний час воскресного либо праздничного дня. Разница в том, что сейчас было уже не раннее, а позднее утро, и кроме того, тишина казалась нерушимой, вечной — ни один любитель встать пораньше не вышел из двери своего дома, ни один загулявший юнец не спешил вернуться к родному очагу.

Впечатление обыденности, рутинности возникает, пожалуй, благодаря машинам — они вереницами стоят вдоль улиц. А еще из-за постоянных встреч с домашними животными, в основном собаками, чей лай известил путников о близости города еще до того, как они увидели первые дома. Теперь множество собак свободно носится повсюду, они держатся настороженно и порой сбиваются в молчаливые и весьма решительно настроенные стаи, которые словно спешат на заранее условленную встречу. В остальном собаки ведут себя вполне мирно, одна даже выказала явную симпатию к шестерым пришельцам и присоединилась к ним, хотя они ничем не могли ее угостить, так как, по словам огорченной этим Ньевес, не проявили предусмотрительности и не захватили с собой никакой еды, не подумав, какую пользу в некоторых ситуациях может принести собака. Однако пес, еще молодой, среднего размера и неопределенной породы, все равно бежит теперь за ними и чистосердечно радуется всякой ласке, всякому вниманию.

Сейчас путники выглядят куда оживленнее. У самого входа в город они обнаружили бар с настежь открытыми дверями. Внутри на одном из столов лежали симметричными кучками карты — несколько карт упало на стул и на пол. Повсюду были видны рюмки с недопитым вином, пачки сигарет, а в пепельницах и вокруг них — окурки и недокуренные сигары. В воздухе висел запах застоявшегося табачного дыма, а еще нос сразу же улавливал особый запашок, характерный для заведений подобного рода, не сказать чтобы образцовых по части гигиены. Как в баре, так и в жилых помещениях, расположенных в том же здании в верхнем этаже, обнаружилось достаточно еды и питья для всех, была там даже газовая плита, на которой они сварили кофе.