Книга Спокойный хаос - Сандро Веронези

Мужчина, который называет меня доктором, смотрит на меня со все возрастающим удивлением, почти недоверчиво.

— Вы уж простите меня, пожалуйста. Ничего особенного не случилось, просто я оставил машину открытой, — пробормотал я.

Но наш обед действительно подошел к концу, потому что, пока я смотрю, как мать с сыном исчезают в конце улицы, замечаю голубую, порядком потрепанную «Твинго», которая паркуется поблизости от моей машины. Марта? Да, действительно, это машина Марты, выходит Марта, а на ней прикид, как на молоденькой девчушке — мини-юбка, майка, сапоги — какая уж там беременная мать семейства. И она оглядывается по сторонам, смотрит в сторону сквера, заглядывает в мою машину, смотрит на столики возле бара, где после ее приступа паники мы пили капучино, потом снова в сторону сквера, и она в растерянности, как несколько минут назад была растеряна мать Маттео: она нигде не видит меня — нет, нет, Марта растеряна еще больше, она еще и расстроена, как Маттео, когда он расстроился и недоумевал, почему это машина больше его не приветствует…

— Марта, — я высовываюсь из окна и свищу: — Я здесь!

Марта поднимает голову вверх, рукой защищает глаза от солнца. Не думаю, что она меня видит: солнце светит ей прямо в лицо. Но она наверняка слышит меня.

— Я здесь! — снова кричу я, — сейчас буду!

А потом приехала моя свояченица, доктор, и я бросаю все к чертовой матери: и того мужика, что называл меня доктором, и вкуснейшие спагетти, и квартиру, загроможденную ящиками; придумав какой-то предлог, я благодарю того мужчину и стрелой лечу вниз, и пока я бегом спускаюсь по лестнице, меня осеняет одна мысль, я вдруг понял одну вещь, которая, однако, мне уже была известна, то есть меня вдруг осенило, что никто не считал меня помешанным, даже если весь день я и сижу перед школой, по одной-единственной причине, что все думают, что здесь, в этой точке земного шара, меня пригвоздила скорбь, и все в этом просто непоколебимо убеждены, и это их убеждение, одно из немногих, а, возможно, даже единственное в их жизни убеждение, каким-то странным образом их успокаивает, по этой самой причине, когда они навещали меня, здесь у них появлялось мужество заняться и своей болью и, прежде всего, признать, что она у них есть, а потом прикоснуться к ней и рассказать о своих страданиях мне, чтобы освободиться от их тяжести хоть бы и на минуту, выплеснув на меня потоки таинственной и гнилой материи, из которой они состоят, потому что в том месте, которое, по их мнению, я выбрал, чтобы переживать свое горе, по какой-то загадочной причине мы все становились сильнее, но, если случилось так, что я то был здесь, то исчезая отсюда, если даже у меня появилась настоятельная потребность двигаться, бежать отсюда, накачаться наркотиком, есть спагетти, то есть, если я начинал вести себя нормально, как и они, и случалось, что, когда они приходили сюда ко мне в гости и не заставали меня на месте, им казалось, что мы все сразу ослабевали, и тогда они приходили в растерянность, а я в их глазах превращался просто в тронутого, неспособного смириться с действительностью, думаю, что я сам понял, что это означает, доктор, потому что, когда кто-то решает оставаться в одном месте, он должен на полном серьезе оставаться там, всегда, не прибегая к уловкам, сон на этом заканчивается: я выхожу на дорогу, и солнце слепит мне глаза, и октябрьский зной меня расслабляет, и я люблю, отчаянно люблю все, что попадает в поле моего зрения, и я решаю, что отсюда я больше никогда не уйду, никогда в жизни, никогда, никогда, никогда…

22

— Где ты был?

— Да так у одного чудака, он живет в доме напротив.

— У тебя есть друг, который здесь живет? Вот это лафа!

— Да нет, я с ним только что познакомился. А ты что здесь делаешь?

— Я — ничего. Так просто, проезжала мимо…

— …

— Я приехала из-за твоего звонка. Мне интересно, почему ты спрашивал меня обо всем этом.

— О диске?

— Да, о диске.

— Я же тебе сказал: пустяки, ничего особенного, простое любопытство. Не стоило из-за этого…

— Неправда, это вовсе не пустяки. Мне-то ты мог бы и не заливать. Ты ведь знаешь, что я колдунья, ворожить умею.

— Да о чем ты говоришь, Марта. Какая из тебя колдунья…

— Ты мне позвонил по вполне определенной причине, она касается того диска, а потом, чтобы замести следы, пригласил меня с детьми на ужин. Если ты не хочешь признаваться, бог с тобой, но хотя бы не отрицай, что ты мне позвонил не без причины.

— Ты права, да я и не отрицаю.

— Так в чем причина?

— А если я скажу, что это тебя не касается?

— Если бы меня это не касалось, ты бы мне тогда не позвонил.

— Послушай, давай хоть в тень уйдем, что ли. Здесь от жары в обморок грохнуться можно.

— Кстати о «грохнуться»: что, та машина все это время так там и стоит?

— Да. За ней ни одна живая душа не пришла. Посмотри, на заднем стекле все еще лежит моя визитная карточка.

— Вот это да! Она почти новая… Ну-ка дай мне взглянуть на номерной знак. 2004, новехонькая.

— Именно. Сейчас из-за солнца не видно приборную панель, но она намотала только 1400 километров.

— Возможно, она краденая.

— Сначала и мне так показалось, но думаю, что нет.

— Слушай, она краденая.

— Нет, дорогая моя, тут ты ошибаешься. Разве ты не видишь, что машина закрыта.

— Точно.

— Воры, бросая краденые машины, противоугонку не включают. Посмотри: видишь вон там огонек горит?

— Да. Действительно. Как странно.

— Да уж, странная история. Добрый день!

— Добрый день!

— Кто это?

— Учительница Клаудии по английскому. Пошли в тень, что ли. С меня пот льет в три ручья.

— Неудивительно, что ты потеешь. Посмотри, как ты вырядился.

— Я всегда так одеваюсь. Это моя униформа.

— Да нет, сегодня ты выглядишь намного элегантнее, чем всегда. Вот тебе и еще одно доказательство, что должна быть вполне определенная причина; но эта уж точно меня не касается.

— Так и есть, ты права. Здесь уже намного лучше.

— Постой-ка минутку. Дай взглянуть…

— Что такое?

— У тебя на рубашке капелька крови. Нет, две, три…

— …

— Четыре. Да что с тобой такое случилось?

— О-о-о! Да брось ты. Это не кровь, а томатный соус.

— Томатный соус. И где тебя угораздило посадить эти пятна?

— Там, у того чудака.

— А, вы тогда… обедали?

— Нет, мы уже поели.

— Да погоди ты. Не дергайся. Не съем я тебя.