Книга Счастливая девочка - Нина Шнирман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мамочка говорит Папе:
— Жоржик?!
— Нет-нет, — говорит Папа, — я не буду.
Бабушка говорит:
— Жоржик!
— Благодарю, — говорит Папа, — я уже позавтракал.
Я спрашиваю:
— Папа, ты что, оладьи с сахаром не любишь?!
Папа отвечает:
— Очень люблю, но я уже сыт!
Ёлка пожимает плечами и говорит:
— Папа, что это такое… в конце концов? Ешь!
Папа опять: нет-нет-нет! Я так удивлена, я первый раз в жизни вижу, как Папа «капризничает».
Вдруг Мамочка говорит:
— Анночка, попроси Папу, чтобы он съел оладьи.
Анночка смотрит на Папу задумчивыми и ласковыми глазами, встаёт со стула, обходит Мамочку и подходит к Папе. Она смотрит на него, а он смотрит на неё. Мне очень интересно, как она его будет просить, она всех любит и за всех всегда просит! Она вдруг сильно ударяет своим маленьким кулаком Папу по спине и радостно кричит:
— Ешь, а то душу выбьем!
Как мы все хохочем — это что-то невозможное! Бедный Папка, по-моему, чуть не задохнулся. Мамочка схватила Анку, посадила к себе на колени, обнимает её, и обе трясутся от смеха, Ёлка уже не может смеяться — голову на стол положила, Бабушка руками лицо закрыла, качается, а у меня даже живот от смеха заболел.
Все уже устали смеяться, и Папа говорит: «Принцесса так наивна!..»
И ест оладьи!
Прибегает Анночка с кухни и кричит: «Там могилка! В ней хавэ похоронен!» Мы с Мамочкой бежим на кухню. На столе лежат какие-то тоненькие небольшие досочки. Я спрашиваю: «Анночка, где хавэ похоронен?!» Мама с Бабушкой очень удивляются, Анночка берёт одну досочку и показывает мне. На тоненькой коричневой досочке вырезаны две буквы — «Х. В.» Я показываю досочку Бабушке, она говорит: «Это, деточка, «Христос Воскрес!» Мамочка смотрит в окно и тихо говорит: «Воистину Воскреси!» Бабушка говорит Мамочке: «Я Анночке форму показала, а потом разобрала».
Я знаю про Христа, про ангелов, знаю, что есть слова, как очень важная песня — «Отче наш…», но сейчас я ничего не понимаю.
Мамочка говорит:
— Девочки, посмотрите, это форма для пасхи. — Она быстро, ловко складывает все досочки вместе, и получается что-то, действительно похожее на небольшой игрушечный гробик. — Как я помню себя, — Мамочка смотрит на Бабушку, а Бабушка смотрит непонятно куда, — мамочка, моя мама, ваша Бабушка, в моём детстве каждый год делала в этой форме пасху, а в другой форме пекла кулич, а я красила и расписывала яйца!
— А почему? — спрашивает Анночка.
— Потому что в этот день, деточка, — объясняет Бабушка, — Христос воскрес!
— Всё мое детство и отрочество, — говорит Мамочка задумчиво, — это был самый замечательный праздник — не только для меня, для очень многих людей!
Я что-то помню, Бабушка мне рассказывала, но я не помнила, что Христос воскрес!
— Это было ЧУДО? — спрашиваю.
— Да, — говорит Мамочка, — и праздник, посвящённый этому чуду, называется Пасха!
— А почему для тебя это был самый замечательный праздник? — спрашиваю.
— Это был совершенно особенный день, — говорит Мамочка. — Уже с самого утра в доме красиво, празднично, вкусно пахнет! Все ходят друг к другу в гости, все радостные, счастливые, поздравляют друг друга. Тебе говорят: «Христос воскрес!», а ты отвечаешь: «Воистину воскреси!», и троекратно целуются… то есть три раза! Потом выходишь из дома — там все такие добрые, все желают тебе счастья, и ты всем желаешь счастья и со всеми целуешься. В этот день тебе кажется, что на свете нет ни одного несчастного человека, что все люди добрые и все любят друг друга. Такого праздника больше нет, когда тебе кажется, что на свете нет плохих людей и на свете есть только счастливые люди!
— Какой праздник замечательный! — говорю. — А почему его сейчас нет? Мы никогда его не праздновали.
Мамочка смотрит на Бабушку, а Бабушка на Мамочку, и вдруг Анночка показывает рукой на форму для пасхи и спрашивает:
— А что здесь делают? Это вкусно?
— Очень вкусно! — говорит Мамочка.
— Я сегодня сделаю, ты поешь, — улыбается Бабушка, — и тогда скажешь, вкусно это или нет.
Я вижу, что Мамочка с Бабушкой сейчас не хотят мне ответить. Ладно!
Но я потом обязательно узнаю у Мамочки, почему сейчас нет такого замечательного праздника!
Я очень люблю Марию Григорьевну — она хорошая, добрая, но почему-то она мне за эту неделю поставила шесть единиц по русскому! Вечером я говорю:
— Мам, ну вот посмотри. — Показываю ей тетрадку: — Я не понимаю, за что она мне ставит единицы?
Мама смотрит тетрадку, смеётся и говорит:
— Шесть единиц — это просто рекорд какой-то!
Приходит Ёлка, она уже вернулась из своей второй смены, смотрит мою тетрадку и говорит:
— Непонятно, за что она тебе ставит единицы, ошибок практически нет, только исправления, ну, грязно, ну, некрасиво написано, тройку за такую работу надо ставить, но не единицу!
— Нет, девочки, — говорит Мамочка, — кому-нибудь другому она и поставит за такую работу тройку, а от Нинуши она требует большего… И правильно делает.
— Почему «правильно»? — удивляюсь я.
— Да, — хмурится Ёлка, — Мама абсолютно права: ты пришла в первый класс, там никто ничего не знает — учат буквы, учат цифры, два плюс три складывают, а ты читаешь, как взрослый человек, считаешь до тысячи и пишешь печатными буквами. Твоя эта тетрадка, — Ёлка щурится и делает, как она очень любит, кривую голову, — это просто безобразие, прекрасно ты можешь красиво и чисто написать!
Вот это да-а! Как она на меня напала, думаю. Конечно, она же отличница, у неё тетрадки, как книжки, — ни одной помарки. Смотрю, Мамочка очень внимательно за нами наблюдает, сейчас скажу им всё, что про это думаю.
— Ёлка, — говорю, — ты отличница, но нам хватит одной отличницы.
— Кому это «нам»? — смеётся Мама.
— Нашей семье, — говорю.
— Нинуша, — говорит Мама серьёзно, — никто тебя не заставляет быть отличницей, но, согласись, что если даже считать эти единицы тройками, то, по-моему, шесть троек за неделю — это многовато!
— Да уж, — говорит Ёлка презрительно.
— Да почему? — удивляюсь я. — Они же за грязь, а не за ошибки!
— Нет, — качает головой Мама. — Вот посмотри, — и она показывает на одну страницу с довольно жирной единицей, — здесь почти в каждом слове помарка: или буква вставлена, или перечеркнута, или по одной букве другая написана — сразу видно, что ты совершенно не думаешь о том, что делаешь!
