Книга Первомайка - Альберт Зарипов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вся войсковая группировка, сосредоточенная у Первомайского, в тот же день, 19 января, собралась в огромную колонну из техники и машин и направилась в Пункты Постоянной Дислокации. Но это уже было 19-го…
А ранним-ранним утром 18 января в рассветном свете село Первомайское выглядело угрожающе спокойно и молчаливо. Лежащие в цепи люди могли видеть, как мрачно зияли черные провалы окон и кое-где клубился дым.
Внезапно откуда-то сзади к цепи бойцов подошел рослый армейский генерал и остановился в нескольких метрах от одного из лежащих. Насмешливо глянул и спросил:
— Что?.. Лежишь?..
Лежащий на мерзлой земле боец суперподразделения, до того смотревший на стоящего генерала, медленно отвернул в другую сторону голову и стал деловито счищать с рукава новенькой куртки невидимые комочки грязи.
— Вперед! — даже не приказал, а скорее пригласил его все тот же генерал.
Но комочков грязи было так много, а курточка была такая новенькая. Непорядок.
Надо ведь его устранить.
Смачно сплюнув наземь, генерал развернулся и размашисто зашагал по направлению к Первомайскому. Через десяток метров подобрал оброненный кемто при неудачных атаках автомат, сунул его под мышку и таким же широким шагом пошел дальше, к селу. Он несколько дней назад принял командование всей контртеррористической операцией на себя и теперь лично должен был убедиться в результатах своей работы.
Сзади едва поспевали за ним два его порученца.
Когда генерал Квашнин и двое офицеров были уже на значительном расстоянии, тогда только цепь поднялась и зашагала вслед.
Село угрожающе молчало. В нем не осталось ни одной живой души. Лишь лежащие на улицах тела погибших заложников свидетельствовали о случившемся.
По показаниям оставшихся в живых заложников стало известно, что в два часа ночи боевики вместе с заложниками по мосту у «белого дома» покинули село и сосредоточились в заброшенной ферме. Группа огневого прикрытия заняла позиции на виадуке, напротив двух костров слева. Несколько саперовсмертников выползли на поле между виадуком и валом и стали перекатываться в направлении костров.
Чеченские добровольцы таким образом старались проделать проход в предполагаемом минном поле русских. Но мин не было. И тогда боевики пошли на прорыв…
Радуеву удалось с большинством заложников и незначительными остатками своего отряда добраться до села Новогрозненское, где им сразу были даны несколько интервью тележурналистам. В объективах телекамер оказались и многочисленные заложники из числа кизлярцев и новосибирцев, и наше командование посчитало контртеррористическую операцию у села Первомайское законченной.
Нашим войскам был дан приказ выдвигаться к пунктам своей постоянной дислокации.
После того, как все войска, собравшись в одну огромную колонну, оставили окрестности Первомайского, а наши разведгруппы на Ми-8-х покинули свои позиции на валу, тогда, когда еще не смолкли вдалеке шумы вертолетных двигателей, из леса вышло около десятка уцелевших боевиков, которые в ночи отбились от своих и все это время отсиживались в лесной чаще. Они медленно перешли мост через Терек и вышли на поле боя. Охранявшие тела погибших дагестанские милиционеры молча расступались перед боевиками…
Чеченские боевики вернулись за своими…
Спите, братцы, спите
Все придет опять:
Новые родятся командиры,
Новые солдаты будут получать
Вечные казенные квартиры.
Б. Окуджава
А внизу было чудо невиданное. Ярко светило солнце, зелено-синяя морская волна лениво набегала на берег, а берег светился золотым песком. Но чудо было не в этом. На золотом песке загорало не менее двух десятков молодых и красивых девушек. Причем загорали в чем мать их родила. От такого изобилия стройных ножек, плоских животиков, великолепных бюстов и очаровательных мордашек у меня захватило дух. Я уже минут пять наблюдаю за таким зрелищем и не могу оторваться.
Вот одна из них, стройная и симпатичная смуглянка, вдруг посмотрела прямо на меня и весело помахала рукой.
«Блин, наверное, солнце блеснуло от оптики», — раздосадованно подумал я, отполз от края обрыва и, отряхиваясь, встал.
— Да. Классно у вас тут. Море, сосны, пляж, девок куча, — сказал я сидевшим под соснами. — Вот только сетка прицела мешает смотреть.
— А нам ничего не мешает. Баба есть баба. Это не картинка, чтоб на нее глядеть.
Мы их используем по прямому назначению, — смеясь, забирает у меня прицел лейтенант. — Кстати, кажется, твой прицел-то.
— А ну-ка. ХВ1120027. Точно, с моего винтореза.
— А он-то как сюда попал?
— А хрен его знает, — отвечает доктор. — Ну что, покурили — и пойдем дальше.
Через пять минут мы забираемся в глухую лесную чащу, спускаемся в овраг, и я удивленно останавливаюсь. По дну оврага течет чистый ручей. На одном его берегу я вижу то, что привык называть одним словом — дневка. Таких дневок я за свою походную жизнь видел-перевидел, и эта ничем не отличается от остальных. Место для отдыха, разгорающийся костер, над которым в котелке кипятится вода для чая, уже готовы разогреться на углях баночки с тушенкой и кашей. Даже яма для пищевых отходов есть. Классический тип дневки.
— Это наша база. Здесь мы по-настоящему отдыхаем, — довольно говорит начальник разведки. — Места здесь, конечно, хорошие, но иногда тянет на старое. Вот только с куревом и водкой тут туговато.
— Ну, сигареты я вам уже отдал. А святая водичка — вот она. — Я выудил изза пазухи бутылку. — Тут у вас на входе не шмонают, вроде как доверяют. Только вы здесь не влетите по пьяни. А то меня потом совсем сюда не пустят. А жариться мне неохота.
— Пустят-пустят, — разглядывая бутылку, говорит старлей-связист. — Мы тут за тебя походатайствуем.
— Вот спасибо. Обрадовал. А то мне очень уж пляж понравился.
— Ну, мы можем и свидание с одной из них организовать.
— Ну уж нет. Я пока подожду. Мне и земных хватает. Правда, я там их наощупь чувствую, но уж здесь потом отыграюсь.
Мы уже разлили по кружкам, выпили за встречу и начали заедать тушенкой с хлебом.
На разложенной на земле плащ-палатке уже стояли армейские кружки, початая бутылка «Дворцовой» 0,7, черный хлеб, банки с кашей и тушенкой, лук.
— Так что же, тебе в самом лучшем госпитале так и не вернули зрение? нарушил молчание доктор.
— Ну, как говорил начальник глазного отделения… — я сделал заумное лицо и процитировал: — «Понимаешь, Алик. Ты у нас парень из южных краев, у тебя кровь горячая, иммунитет сильный, поэтому идет такая сильная реакция отторжения». А другие врачи, когда уже было поздно что-то делать, мне сказали, что этот начальник — просто мудак. У меня же правый глаз сразу выбило, а левый был сильно посечен осколками. Левый-то и надо было оставить в покое. Тогда бы я ходил с толстенными стеклами, но сам ходил бы. А этот «самый лучший глазной хирург бывшего Союза», как он сам себя называет, уговорил меня поставить на израненный глаз искусственный хрусталик. А я ж тогда ничего не знал и согласился, дурень. Этот начальник глазного отделения госпиталя хотел перед всеми остальными клиниками свой высший пилотаж показать. Он какой-то новый метод придумал и защитил на мне свою докторскую. А у меня началось воспаление в глазу, то есть отторжение хрусталика. Так нужно было его сразу же вынимать из глаза, но он решил сбить воспаление антибиотиками. Вот и протянул время до последнего. У меня уже с полгода шла отслойка сетчатки, а чтобы отправить меня к другим специалистам — в Гермгольца, к Федорову или в Медицинскую академию в Питер, — так ему профессиональная гордость не позволяла. У них же там своя конкуренция.