Книга Констанция. Книга первая - Жюльетта Бенцони

Сительная мысль, и я найду выход и избавлю Филиппа от заточения. Хотя выхода, скорее всего, нет. Виктор жесток, и его сердце не знает пощады.

По щекам девушки потекли слезы. Но ее никто не видел, и она даже не обращала на них внимания. Слезы капали ей на руки, и она неподвижно сидела, шепча имя своего возлюбленного и произнося один и тот же вопрос:

— Филипп, Филипп, что мне делать? Что? Что? Подскажи.

Возможно, она так и просидела бы до самого рассвета, если бы не налетел ветер и с грохотом не ударил ставни о стены. Этот резкий звук, похожий на выстрел, привел Констанцию в чувство. Она вздрогнула, вскочила на ноги и заметалась по комнате.А потом решилась. Она подбежала к окну и подняла раму. На

Улице выл ветер и хлестал дождь.»Как же ему там холодно и страшно!» — подумала Констанция, набрасывая на плечи плащ и выбираясь через окно своей комнаты.

Она быстро перебежала двор и опустившись на колени, прильнула к маленькому зарешеченному окошку.

— Филипп! Филипп! — позвала девушка. — Это я, Констанция, отзовись!

А Филипп, казалось, только и ждал этого.

— Я здесь, я здесь, дорогая Констанция, — прошептал он, подходя к окну и привставая на цыпочки.

Он видел лицо Констанции, видел ее темные глаза, а по голосу девушки слышал, что она всхлипывает.

— Ты плачешь? — негромко спросил он.

— Нет, я уже не плачу. Почему все так получилось, Филипп? — зашептала Констанция.

— Я просто очень хотел тебя увидеть. Я думал, что тебе плохо, угрожает какая-нибудь опасность, беда — и хотел помочь.

— Филипп, не надо было приходить тебе сюда. Мои братья страшные люди, они считают, что ты их заклятый враг и могут тебя убить. Но ты не бойся, не бойся, мой дорогой, — зашептала Констанция, вцепившись руками в холодные прутья решетки, — я сделаю все, что в моих силах! Я упаду перед Виктором на колени и буду умолять, чтобы он пощадил тебя.

— Не надо, не делай этого, Констанция.

— А если Виктор не послушает, то я буду просить помощи у Гильома. Он меня любит и, может быть, не откажет, может быть, его жестокое сердце дрогнет, и он поймет наши чувства.

— Никто, Констанция, не поймет наших чувств. Ведь все твои родственники ненавидят меня и поэтому я не надеюсь на их помощь.

Если бы в темноте Филипп мог видеть, то скорее всего, он испугался бы. Лицо Констанции стало мертвенно-бледным, и она едва не лишилась чувств.

— Не говори так, Филипп! Ведь всегда надо надеяться. Бог милостив и, может быть, он пошлет нам удачу и счастье.

— Нет, Констанция, я уже ни во что не верю. Слишком много крови пролито, слишком старая и сильная вражда между твоими родственниками и моей семьей. Надеяться на счастливый исход бессмысленно. Но я хочу, чтобы ты знала…

— Что я должна знать? — прошептала девушка. Филипп тряхнул головой и жарко прошептал:

— Я хочу, чтобы ты знала — я тебя очень люблю. Сказав это, Филипп и сам удивился, с какой легкостью он произнес эти слова.

А девушка вздрогнула, будто ее руки коснулись огня.Она даже отшатнулась от решетки.

— Ты уходишь? — с горечью в голосе произнес Филипп.

— Нет, нет, но я хочу, чтобы и ты знал: я люблю тебя, Филипп, люблю. Ты для меня дороже всех!

По щекам Филиппа покатились слезы. Он не мог их вытереть, ведь его руки были связаны. Он напрягся, пытаясь освободиться от ремней, но они только глубже врезались, причиняя нестерпимую боль. Но еще большая боль была не от ремней, а от того, что он был в заточении, был лишен возможности действовать.

Но ни Филипп Абинье, ни Констанция Реньяр не видели, что за ними наблюдают. А человек, следивший за ними со второго этажа, бормотал проклятья и до хруста сжимал кулаки. Это был Виктор Реньяр. Его рука сама тянулась к пистолету, ему страстно хотелось выхватить оружие и нажать на курок, убить и

Констанцию, которая предала интересы рода Реньяров, и Филиппа Абинье, этого вечного врага, этого мерзавца, который посягнул на Констанцию.

Пожалуй, Виктор Реньяр мог бы простить Филиппу все, но только не это. А самую нестерпимую боль Виктору приносило то, что Констанция, которую так любил Гильом, безжалостно предала интересы их семьи и связалась с этим жалким и трусливым Филиппом.

— Будьте вы прокляты оба! Я ненавижу вас! Это из-за отца, это он, выживший из ума старик, вечно потакал всяким капризам девчонки, вечно ее опекал, не позволяя воспитывать. Это он, Гильом, приказывал покупать Констанции самые дорогие наряды, самые роскошные ткани на платья. Она никогда ни в чем не знала отказа, все ходили перед ней на цыпочках. Стоило ей пожелать чего-нибудь, как

Отец тут же кивал своей трясущейся головой и отправлял кого-нибудь из братьев в город. Ведь это хотелось Констанции! А то, что он, Виктор Реньяр, уже почти глава рода, несчастен — это не интересовало никого! Пора со всем этим кончать! Скорее бы наступил рассвет, скорее бы солнце встало над холмами… И тогда я устрою большую потеху. Этот мерзавец будет качаться на суку клена, а строптивую девчонку я проучу — она будет валяться у моих ног, будет рыдать и корчиться. Но я буду неумолим, я буду неприступен как скала на берегу океана. И она не сможет выпросить у меня ни прощения, ни пощады. Я отыграюсь за все, я проучу, проучу ее! — сжимая рукоять пистолета, шептал Виктор Реньяр.

Потом он схватил бутыль с вином и осушил ее. Казалось, на мгновение он успокоился, казалось, вино смягчило его гнев, но он тут же снова стал заводить себя.

— Все, все, кто только посмеет посягнуть на права нашего рода, будут наказаны, будут уничтожены! Я расправлюсь с любым, я добьюсь того, что все земли в округе будут опять принадлежать Реньярам. И даже если братья будут против, то я один, один со своими людьми покорю окрестности. Все будут подчиняться мне как своему господину. Ведь страх — самое лучшее оружие. Я воспитаю Анри таким же жестоким, как и я сам. Я не позволю, чтобы он стал слюнтяем, чтобы он боялся

Крови. Я научу своего сына убивать людей. А если со мной что-то случится, то Анри отомстит за меня. Я воспитаю его так, чтобы мальчишка не останавливался ни перед чем, чтобы не боялся ни бога, ни дьявола. А отец… да ему давно уже пора уйти. Я не могу понять, почему он все еще цепляется за жизнь, не желает покинуть землю, сковывает меня по рукам и ногам. Да еще в последнее время он принялся воспитывать моего сына и учит мальчика не тому, чему надо учить. Начал говорить ребенку, что лучше жить в мире, что надо делать добро. А это не правда, раньше он таким не был и меня этому никогда не учил. Может, поэтому меня все и боятся. А любовь мне ни к чему, мне нужен страх, мне нужна покорность. Любовь я смогу взять силой.

Будь они все неладны, эти чертовы Абинье, и алчный хапуга Молербо, и выживший из ума отец, и слюнтяи братья, и изменница Констанция! Я всех, всех до единого поставлю на колени! Но прежде всего, мне надо, чтобы отец ушел со сцены и не мешал. Пока он жив, мои руки связаны, и Жак с Клодом больше прислушиваются к его советам, чем к моим приказам. Но ничего, скоро, очень скоро это время