Книга Хроники Сен-Жермена - Челси Куинн Ярбро

Казанова встречался с графом по меньшей мере трижды, и тот ему совсем не понравился. На известие о его «смерти» он замечает, что «этот мошенник» на деле не кто иной, как скрипач Джованнини. А композитор Рамо отождествлял Сен-Жермена с неким искуснейшим музыкантом Балетти. Удивительно, но есть свидетельства, подтверждающие, что и Казанова, и Рамо были правы.

Но, кем бы ни являлся таинственный граф Сен-Жермен, псевдонимами он умел пользоваться просто отменно. Например, в Нидерландах, когда выяснилось, что его средствами поддерживается некая крупная фирма, занимавшаяся литьем и производившая землечерпалки, правительство потребовало, чтобы граф продал свой пай в деле кому-либо из подданных государства, ибо властям хотелось ослабить влияние иностранцев в имеющих военное значение отраслях. Сен-Жермен незамедлительно подчинился приказу, правительство благосклонно восприняло это, и никому тогда и в голову не пришло, что долю выкупил все тот же граф, скрывшийся под фамилией, более благозвучной для чиновных ушей. Граф сам признавал, что имеет более двадцати псевдонимов, а сколько их было в действительности, можно только гадать.

Он был алхимиком, мистиком, композитором, покровителем разного рода искусств. Он любил утонченные развлечения, жил на широкую ногу, много ездил, его охотно принимали августейшие особы Европы. Ему приписывают около полудюжины литературных произведений, Хотя подлинность авторства установлена лишь для единственного стихотворения, опубликованного в сборнике «Podmes Philosophiques sur l'homme». Три или четыре года он наставлял Антона Месмера. Он состоял в дружеских отношениях со всеми известными аристократами, политиками, художниками, учеными и мистиками того времени. И сам оставался загадкой.

Сен-Жермен утверждал, что знает более тридцати языков, и, хотя эта цифра никогда не проверялась, существуют неоспоримые свидетельства его лингвистической одаренности. Он бегло говорил на всех европейских языках, включая польский (служил переводчиком у Фридриха Великого) и чешский (свободно читал депеши, перехватываемые французами). Он, конечно, знал русский (делал переводы на итальянский), греческий (письменные и устные переводы), арабский и турецкий (изучал документы, загостившись у одного австрийского аристократа в тысяча семьсот пятьдесят пятом или пятьдесят шестом году), шведский (беседовал с посланником при прусском дворе) и несколько балканских диалектов. Тексты для своих песен предпочитал выбирать из итальянской или английской лирики, утверждая, что эти наречия наиболее музыкальны.

В оккультных кругах принято полагать, что граф Сен-Жермен является сыном князя Трансильвании Франциска (или Франца, или Ференца) Рагоци (или Ракоци), судьба которого была переменчива. К концу жизни он потерял титул, земли, права и корону. Его семейство подверглось изгнанию, а двоих детей взялись «опекать» Габсбурги. Третий ребенок (самый старший или самый младший, в зависимости от версии, какую вам угодно избрать) «потерялся». Считается, что он-то впоследствии и сделался той загадочной и блестящей персоной, которая так занимает нас и поныне.

Я же, складывая один к одному наиболее надежные факты (а их для столь заметной личности поразительно мало), получила мозаику, имеющую черты достоверности, о чем и хочу поподробней вам сообщить.

Во-первых, в части национальности я бы отнесла графа к чехам. Известно, что в лице его проглядывало что-то славянское, а глубокое знание многих наречий подразумевает восточноевропейское воспитание. Уроженцы западных территорий Европы не имели особой причины учить русский, польский, венгерский, греческий или турецкий языки, тогда как на восточных ее пространствах именно они-то и были в широком ходу. Его всеми признаваемые достижения в области музыки, литературы и прочих искусств не позволяют счесть его венгром, ибо в те смутные для Венгрии времена очень немногие венгерские дети имели возможность чему-либо обучаться, да и те разве что нахватывались вершков. Таланты же Сен-Жермена взрастали на очень солидной основе. Например, виртуозной игре на множестве музыкальных инструментов без регулярных занятий обучиться нельзя.

Сен-Жермен был хорошо знаком с традициями и ритуалами как православной, так и католической церкви, что опять-таки подразумевает его восточноевропейское происхождение. Ведомы ему были и оккультные таинства Каббалы, и, похоже, в гораздо большей степени, чем еврейские культовые обряды, что позволяет не только не числить его евреем, но заодно и отмести знак тождества между ним и Вечным Жидом (такие гипотезы тоже существовали). Иврит не относился к числу языков, на которых он легко изъяснялся, что только подтверждает вышеприведенное заключение.

Легкость, с какой Сен-Жермен использовал псевдонимы и обустраивал свои финансовые дела, привела меня к мысли, что сословно он из торговцев. Причем из очень богатых. А кто из торговцев тогда был богаче других? Ответ прост: ювелиры и те купцы, что возили товары и специи из экзотических стран. Я всерьез полагаю, что в реальности мой герой — сын успешливого чешского ювелира. Ведь он не раз поражал свет количеством и безупречностью принадлежавших ему драгоценных камней, да и качество его образования поддерживает эту версию. В восемнадцатом веке дети зажиточных торговцев часто получали образование, по меньшей мере не худшее, чем дети аристократов, и обычно первые имели более сильную мотивацию к обучению, чем вторые. Наследникам торговых семейств следовало многое знать, чтобы подготовиться к разнообразным дальним поездкам, и умение вести себя в обществе было тут вовсе не лишним. Интерес Сен-Жермена к алхимии и оккультным наукам не противоречит гипотезе, ибо очень многие ювелиры того времени спонсировали подобные эксперименты в надежде найти искусственный способ выращивания драгоценных камней.

Но почему отпрыску богатой чешской торговой фамилии вздумалось морочить европейскую знать в течение почти сорока лет? Возможно, лишь для забавы. Граф часто говаривал, что его веселят попытки сыщиков разных стран установить его «настоящее» происхождение. Он играл с ними, оставляя на видных местах ключи к разрешению дразнящей многих загадки, однако за очередной распахнутой дверцей всегда находился тупик.

Если мы предположим, что ему по прибытии во Францию в тысяча семьсот сорок третьем году было не сорок лет, а всего двадцать пять, то миф о его долгожительстве тут же развеется, и к дате своей предполагаемой смерти (1786 г.) он подойдет в возрасте довольно солидном — шестьдесят семь лет, — но далеко не преклонном. Скрыть свои годы в то время не составляло особенного труда, ведь кавалеры восемнадцатого века пользовались косметикой с тем же рвением, что и дамы. Нам, принадлежащим к культуре, ориентированной на молодость, и в голову не придет делать попытки выглядеть старше своих лет, но в глазах современников Сен-Жермена юность как таковая большой ценности не имела, и чужак, вступающий в светский круг, автоматически добавлял себе весу, заявляя или, по крайней мере, давая понять, что он уже видывал виды. Маг двадцати пяти лет — это смешно, но зрелый гражданин мира, знающий толк в алхимии и оккультизме, — совсем иной коленкор. С ним можно и посоветоваться, и заключить соглашение о партнерстве. Отпрыски торговых семейств с молодых ногтей приобщались к семейному делу, так что к моменту своего появления в Париже Сен-Жермен, скорее всего, имел за плечами десятилетний опыт дальних поездок, в каковых с его умом и энергией можно было многое почерпнуть.