Книга Десятый самозванец - Евгений Шалашов

— Обиду я не таю, — уклончиво ответил Тимофей. — Ну а об удовлетворении — пусть пан Мехловский рассудит. Вы — его дворянин, а я — гость. И мне, как гостю, ссоры с его шляхтой затевать негоже. Да и дело-то еще не закончено… Юрась сбежал, а девок… Где их теперь искать? Девки-то эти могли рассказать кой о чем. И о том, где Витуся одежду свою оставила, и с кем она была перед смертью… Вот, ищи теперь.

— Вона! — пренебрежительно изрек Юзеф. — Ничего, панове, от меня еще ни один хлоп не уходил. А девок сейчас всех из замка построим да расспросим. Надо будет — раком поставим…

Пан Юзеф стремительно вышел из комнаты. Тимоха, оставшись наедине с другом, подошел к нему и крепко обнял.

— Эх, что бы я без тебя делал, — вздохнул он.

— Что бы, что бы, — ухмыльнулся тот уголком рта. — Вечно ты куда-нибудь влипаешь. А я ведь вначале-то и сам решил, что ты эту девку-то порешил. Потом подумал да народец поспрашивал, тогда-то и понял — не ты.

— Ну, спасибо! — саркастически сказал Акундинов. — Хорошо же ты обо мне думаешь.

— Так ведь, Тимоша, как есть, так и думаю, — посмотрел Костка в глаза друга, без слов напоминая ему о прежних делах…

Смотрел Конюхов так кротко, что Тимофею вдруг захотелось дать ему в морду… Но, пересилив себя, парень опустил глаза и пробормотал:

— Нам бы сейчас с тобой да по чарочке…

— Так за чем дело-то встало? — оживился Костка. — Ты же у нас еще в арестантах числишься. Я сейчас к эконому схожу да и возьму чего-нибудь для тебя. Я что, разве уже не твой секретарь?

Конюхов, когда дело касалось выпивки, бывал очень находчив. Причем Акундинов снова удивился тому, как его друг-товарищ умеет приспосабливаться к обстоятельствам. Поэтому не прошло и десяти минут, как он явился вместе с Янко, который волок свою неразлучную корзину.

— Рад за вас, пан Иоанн, — лучился добротой парень, вытаскивая яства и вино. — Да и мне теперь веселее будет.

— А тебе-то чего? — удивился Акундинов. — Какая корысть?

Что это за слово «корысть», произнесенное по-русски, Янко не понял, но по вопросительной интонации смысл угадал верно.

— А выгода мне, пан Иоанн, что можно будет по коридору ходить, чтобы еду вам прямо в комнату носить. Вы ж у нас пока в арестантах числитесь. А где бы арестант ни был: в темнице ли, в покоях ли, — кормить да приглядывать я обязан…

— Ишь ты, — опять удивился Тимофей мудреным правилам жизни в замке. — Почему ты решил, что я в арестантах?

— Так сабли-то при вас нет, — просто объяснил Янко. — Ну а шляхтич без сабли и не шляхтич вовсе…

— Так и я без сабли, — обиженно произнес Костка. — А я что — не шляхтич, что ли?

— Ну, так вы секретарь. А секретарь — он по бумажной части. Так же, как пан ксендз — святой отец, что в костеле нашем служит.

— Ладно, оставь добро свое да ступай, — хмуро сказал «шляхтич» Конюхов. — Мы уж тут сами как-нибудь…

— Как угодно, — поклонился Янко и вышел.

Костка и Тимоха уже давненько не сиживали так вот вместе. И неизвестно было, когда им еще раз это удастся.

— Ну, шляхтич, — усмехнулся Тимофей, поднимая чарку. — Выпьем!

— Выпьем, пан шляхтич, — в тон ему ответил Конюхов, опрокидывая свою порцию.

— Тоскливо мне тут, — признался Тимофей. — Скучно.

— А тебе какое веселье нужно? — удивился Конюхов, торопливо наливая по новой. — Живы, в тепле. Девки под боком, вина — залейся. Чего еще-то?

— Эх, Костка, Костка, — укоризненно произнес Тимофей. — Тебе лишь бы водку жрать.

— Ну и что? — хмыкнул приятель. — Тебе что, жалко, что ли? Или ты водку не пьешь?

— К королю надо ехать.

— На хрена? — едва не подавился Костка. — Кто тебя к королю-то пустит? А пустят, так о чем ты с ним толковать-то будешь? Ты что, еще не уразумел, что у короля-то здешнего власти не боле, чем у пана Мехловского, а может, и того меньше. А есть еще Потоцкие, Вишневецкие, Сенявские, Конецепольские, которые побогаче нашего пана будут.

— Да и пан-то наш, пока любы мы ему, так и играется, ровно дите с игрушкой. А коли надоедим, что тогда? А король польский — власть!

— Тимоша, да паны польские своего короля ровно бычка на веревочке водят. Что шляхта на сейме скажет, то король и сделает. Ежели, скажем, на Руси бы такое было, так давно бы царство-государство на клочки бы разорвали. Да и старые-то люди да летописи старинные говорят, что было уже такое. Чуть Русь не просрали!

— Ладно, посмотрим, — не унимался Акундинов, которого слова друга не убедили. — Попрошу пана, чтобы к королю меня отправил.

…Аудиенция у его величества короля Польши, великого князя литовского и князя русского Владислава не доставила радости Тимофею. Король, озабоченный предстоящей войной с Турцией, на которую сейм не давал согласия, принял «Иоанна Каразейского, наместника Вологодского и Великопермского», весьма холодно. Он великодушно позволил облобызать свою королевскую руку, сдержанно выслушал сбивчивый рассказ о злоключениях молодого аристократа, но и только. Хорошо, что у Акундинова хватило ума не болтать о том, что он — сын царя Василия Шуйского. Владислав, отказавшийся от титула русского царя, к самозванцам относился крайне скверно.[52]

— Ну а чего бы вы хотели, пан Иоанн? — усмехнулся пан Станислав, когда они возвращались в замок. — Чтобы король распахнул объятия или кошелек? Объятия-то, положим, он распахнет. А кошелек? В королевской казне даже мыши сдохли… А наш король посылает посольство во Францию… Может, вам лучше отправиться куда-нибудь в другое место и там поискать счастья?

1025 год от эры хиджра (1646 год от Рождества Христова).

Стамбул.

…Падишах Османской империи Ибрагим, властитель, на которого Тимофей возлагал большие надежды, даже не допустил его к себе. А как он мог допустить, если даже и не знал о существовании «наследника» покойного государя Василия Шуйского?

Обидно. А ведь Тимофей уже заготовил вирши, которые он хотел прочесть на приеме у падишаха Османской империи. Строки, может быть, и так себе, но какой же правитель останется равнодушным к лести?

Великий Ибрагим-султан

В руце сжимает ятаган.

Его боится всякий грек,

И серб, и русич, и узбек.

Великий Ибрагим-султан,

Ты самый главный у осман.

Европа пред тобой лежит,