Книга Зона Справедливости - Любовь Лукина

Да нет же, конечно, никакие они не убийцы… Кстати, если уж на то пошло, у Кирюши Чернолептова совершенно разбойничья рожа, хотя в арке ему досталось — так, слегка… Подумаешь, коронка с зуба слетела!..

Алексей вдруг остановился и окинул озабоченным взглядом ближайшие здания. Хм… Чернолептовы… А вот их, между прочим, неплохо бы и предупредить. Тем более, что обитают они совсем рядом — в каком-нибудь квартале отсюда…

Честно сказать, хитрил Колодников, как всегда… О чем их предупреждать-то, Чернолептовых? Чтобы никого не убивали и не увечили? Головорезов нашел!..

Нет, конечно, внезапное побуждение навестить Кирюшу с Иришей было, если уж совсем откровенно, вызвано не столько заботой об их жизни и здоровье, сколько другими, тайными причинами. Во-первых, Колодников просто трусил встречи с Александрой и всячески ее оттягивал. А во-вторых… Чем черт не шутит! Может, проникнутся и предложат заночевать у них… если что…

Увы, дома Чернолептовых не оказалось. Во всяком случае, на звонок Алексея дверь никто не открыл. Ну, стало быть, делать нечего, надо идти сдаваться…

* * *

Пока добрался до дома, день отгорел. Хлынули апрельские синие сумерки. У входа в арку во всеуслышание разбирались друг с другом два здоровенных кота — рыжий и бело-серый. Заслышав приближающиеся шаги Колодникова, недовольно смолкли и выждали, пока тот пройдет во двор. Оба стояли боком, чуть отворотясь от супротивника, с видом несколько озадаченным, словно бы в чем-то вдруг усомнившись.

«Интересно… — подумалось мимоходом Алексею. — А на котов справедливость тоже распространяется?.. Или на людей только?.. У нас-то все-таки — душа… А у котов?..»

Ни к селу ни к городу выпрыгнула внезапно в памяти дискриминационная пословица: «У татарина — что у собаки: души нет, один пар…»

Не иначе — из словаря Даля…

Во дворе внимание Алексея привлекло нагромождение мебели возле распахнутых настежь дверей первого подъезда. Бродили там в сумерках какие-то серые тени, слышались скрипы, стуки, приглушенная перебранка… То ли выносили, то ли заносили — не поймешь. Что это они на ночь глядя переезжать затеялись?..

Зная, что, если он остановится на пороге своей квартиры, то надолго, Колодников достал ключи с брелоком еще на лестнице. Не давая себе опомниться, отпер дверь и со стесненным сердцем ступил в прихожую. В коридоре свет был выключен, зато в большой комнате горел торшер.

— "Вы слышали, что сказано: «Люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего», — тихо и монотонно читала вслух Александра. — А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас…"

— Пришел… — еле слышно произнес Димкин басок — и Александра смолкла.

«Господи!.. — мысленно проскулил Колодников. — Да пришиби же ты меня чем-нибудь!..»

Бесшумно разувшись и повесив куртку, он, как побитый пес, двинулся на свет. Жена и сын сидели в креслах возле торшера. На коленях выпрямившейся Александры была раскрыта огромная недавно купленная Димкой библия. Секунду оба смотрели на запнувшегося в дверном проеме Алексея, и их лица показались ему вдруг отрешенными, нездешними, холодновато красивыми. Даже обширный пожелтевший синяк под левым Димкиным глазом не нарушал общего впечатления.

Наконец Димка быстро, чуть ли не украдкой взглянул на мать. Александра отдала ему библию и встала, заметно при этом побледнев. Колодников по-прежнему стоял на пороге и, виновато глядя исподлобья, ждал своей участи.

— Леша… — беспомощно сказала она, подойдя. Коротко вздохнула, собралась с силами. — Прости меня, пожалуйста… Я, конечно, была неправа… Я просто не думала, что все так серьезно…

Колодников попятился, заморгал, открыл было рот, но, так ничего и не сказав в ответ, замычал и в припадке раскаяния с маху уткнулся лбом в косяк, чудом не потеряв очки…

Глава 17

Что старая жизнь кончилась, а новая началась, Колодников понял уже на следующее утро, когда они вдвоем с Димкой вышли из дому — каждый по своим делам. Гулкий двор, наискось простреленный апрельским солнцем, ошеломил Алексея стуком и треском переставляемой мебели, натужными голосами грузчиков, всхрапами подъезжающих грузовиков. Такое впечатление, что в городе была объявлена эвакуация. Возле каждого подъезда громоздились узлы, бревна ковров, шершаво темнели стенки и комоды, сверкало граненое стекло горок, слепили молочной белизной высокие дорогие холодильники. Неподалеку кто-то кого-то неистово бранил и, сплошь и рядом срываясь на мат, требовал, сдать назад свой фургон, потому что должна же быть в конце концов какая-то очередь!..

Алексей ошалело озирался. Стоящий рядом с ним Димка был, не в пример отцу, вполне спокоен и вид имел самый что ни на есть удовлетворенный. С высоты крылечка он неспешно, как-то даже по-хозяйски оглядывал творившееся во дворе.

— Драпают, что ли, уже?.. — упавшим голосом осведомился Колодников.

— Угу… — отозвался сын.

Потом вдруг недоуменно сдвинул брови и, пропустив сквозь зубы: «Я — сейчас…», — сбежал с крыльца. Озадаченный Алексей уставился вслед. Уверенным неспешным шагом Димка приблизился к табору возле четвертого подъезда и заговорил с хозяином — тем самым кавцазцем, у которого однажды гостя в арке побили. («В больнице лежал, да?..»)

Упитанный смуглый кавказец, казавшийся рядом с огромным Димкой толстячком-лилипутом, замахал руками, раскричался. Димка слушал его и мрачно кивал. Уяснив суть дела, вернулся.

— На другой город меняется… — ворчливо пояснил он. — Вовремя он…

— На историческую родину? — наобум предположил Алексей.

Димка злорадно ухмыльнулся.

— Ага… Сдалась она ему, эта родина!.. Под Москву куда-то…

Оба направились к ближайшей арке.

— А тебе до него какое дело?..

— Пап!.. — с достоинством пробасил Димка. — Я ведь от киосков отошел…

— Очень интересно… — пробормотал Алексей. — И-и… куда же ты, прости, отошел?.. Я хочу сказать: чем ты теперь занимаешься-то?..

— Квартирами, — просто ответил тот.

Колодников остановился. Димка — тоже.

— Скупаете квартиры?!

— А чего? — не понял Дмитрий отцовского ужаса. — Бегут же… Они ж все — эти… — Тут Димка запнулся и наморщил лоб. — Забыл… — с досадой признался он. — Ну, не зерна, а эти… Сказано: соберите сначала, свяжите в связки… Ну, чтобы сжечь потом… Сорняки, короче…

— Плевелы? — со страхом спросил Алексей.

— Ага, плевелы!.. — обрадовался Димка.

Они ступили под гулкие каменные своды арки. Колодников пришибленно молчал. Внезапно внимание его привлекла яркая листовка на серой стене у самого выхода. Такие обычно лепят во множестве куда попало перед выборами в разные там органы власти.

— "Братья и сестры… — прочел он, содрогнувшись, обращение — крупно набранное по центру, как заголовок. По спине пробежал холодок, повеяло речью Сталина и вообще началом Великой Отечественной. — Уже секира при корне дерев лежит: всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают…" — Алексей осекся и поглядел на Димку.