Книга Король и королева мечей - Том Арден

Но умолкнем! Король желает что-то сказать!

Голосом одновременно механическим, но при этом вялым и дрожащим этот человек, обладающий множеством титулов типа великого правителя Тарна, повелителя Варбишира и Голлуха, священного императора Лексиона, великого магистра Тиралоса, верховного главнокомандующего Зензана, Ана-Зензана и Деркольда, а также Правителя Всего Света, верховного архимаксимата и Хранителя Веры, наместника бога Орока в Царстве Бытия, — обладатель этих многочисленных титулов обращается к придворным с очень короткой пьяной приветственной речью и погружается в забытье.

Придворный сезон открыт!

По обыкновению, согласно протоколу, прием начинается с церемонии, которая за время правления Эджарда Синего свелась к сущей формальности. После того как ансамбль виол исполнил отрывки из традиционных гимнов (девяти провинций и каждой из колоний), после того как жонглер, подбрасывавший точно такое же число разноцветных шариков, предпринял тщетную попытку привлечь внимание дремлющего короля, после того как фокусник дисциплинированно извлек из черного ящика точно такое же число разноцветных пташек, придворные разошлись и освободили место возле трона. Настало время для представления, в котором принимала участие труппа актеров, разыгрывавших различные виды бедности и несчастий. Тут был Раненый Солдат, обмотанный весьма убедительными окровавленными бинтами, Хромая Сиротка в жутких лохмотьях, Разорившийся Крестьянин, Безутешная Вдова, Прокаженный Попрошайка, Падшая Девица. Один за другим они выходили вперед и обращались к королю с выхолощенными, бесстрастными жалобами. Один за другим опускались на колени и получали королевское благословение и благодарно рыдали, обливаясь театральными слезами, в то время как премьер-министр зачитывал, подсматривая в свиток пергамента, заранее заготовленные ответы короля. Этому — пособие в размере кроны в месяц. Этому — койку в Оллонской благотворительной больнице. Этому — место садовника во дворце Терона. Какое милосердие! Какое сострадание! Всякий раз придворные учтиво аплодировали.

А ведь было время — и Эмпстер хорошо помнил это время, — когда обращение к королю с петициями было не просто спектаклем, как теперь. Вплоть до воцарения Эджарда Синего с жалобами к королю обращались живые, настоящие подданные, а не актеры, и король их внимательно выслушивал и отвечал им сам.

Теперь такое вряд ли было бы возможно. При том, сколько в последнее время бушевало войн, пускать простолюдинов во дворец было опасно. Лазутчики красномундирников, зензанские мятежники... Кто знал, какие предатели могли прокрасться во дворец? Кроме того — и с этим приходилось считаться, — Его Императорское Агонистское Величество вряд ли бы сейчас сумел тонко и беспристрастно разобраться в каждой жалобе. Он и выслушать их толком не смог бы.

Ну а теперь от него не требовалось ровным счетом ничего, как только время от времени помахивать правой рукой и опускать ее, и тогда актеры склоняли головы и делали вид, что получают некое благословение монарха. Быть может, оно того стоило. Говорили, будто бы прикосновение руки короля излечивает от ожогов, крапивницы и проказы.

Но вот что интересно: не могло ли возыметь отрицательные последствия то, что у короля Эджарда недоставало среднего пальца?

Эмпстер поежился.

«Нет, я не могу позволить мальчику увидеть это. Пока рано».

Для придворной аристократии вечер был утомителен. Мало того, что все время, пока тянулась церемония, было положено стоять (в тронном зале не было ни одного стула), так даже напитков придворным не предлагали! В зале было жарко и душно. Пол был немыслимо нагрет, под ним пролегали трубы парового отопления. Высший свет Эджландии изнывал, потел и был близок к обмороку. У Констанции Чем-Черинг распухли лодыжки. Она развлекала себя только тем, что время от времени щипала и одергивала свою дочь-дурнушку. Она уже в четвертый раз выводила ее в свет на подобных приемах, а ни одного жениха на горизонте так и не появилось! А Пеллему Пеллигрю нравились представления. Будь его воля и не будь он высокосветским джентльменом, он бы с радостью подался в актеры. Правда, нынешний ритуал жалобщиков и ему прискучил.

Пеллем скучающе обозревал зал. Удивительно, что тронный зал был таким тусклым! На полу лежал тусклый тиралосский ковер — словно в каком-нибудь провинциальном театре. На окнах висели тусклые репсовые шторы, стены украшали потускневшие старые обои. Только на тех местах, где раньше висели картины, остались яркие прямоугольники. Если бы Пеллем был королем, он бы тут все переделал.

Все-все переделал бы, сколько бы денег это ни стоило!

Но тут молодой человек неожиданно загрустил, потому что подумал о том, как славно было бы заниматься переустройством дворца вместе с сестрой...

Бедная, бедная Пелли!

Безутешная Вдова со стонами повествовала о своих страданиях. Взгляд Эмпстера вернулся к трону. Он думал о том, а оставит ли король после себя Безутешную Вдову. Королю срочно нужна была невеста, потому что нужен был наследник. Существовали вполне оправданные опасения, что Эджард Синий может в самом скором времени опрокинуть свой последний бокал рома. Ну что ж, и пусть. "Но все же, сир, постарайтесь совершить один, последний подвиг... " О, какое поле деятельности тогда откроется для премьер-министра! Трон пуст, а кроха-наследник барахтается в пеленках!

Увы, король в этом деле проявлял явное сопротивление и не реагировал ни на какие кандидатуры, которые ему в изобилии предлагались. Он был (именно был!) мужчиной, не отличавшимся безудержным темпераментом. То есть в свое время, если верить слухам, в его постели перебывало предостаточно как шлюх, так и титулованных дам. Быть может, он просто пресытился? Неужели теперь только какая-нибудь изощренная кокотка могла отвлечь его от пристрастия к рому?

Увы, кокотка не могла стать королевой Эджландии!

От трона удалился Прокаженный Попрошайка, прячущий под лохмотьями свои искусно намалеванные язвы. Вперед, пошатываясь, вышла Падшая Девица и картинно рухнула на колени перед троном. Эту роль исполняла аппетитного вида рыжеволосая актриса не первой молодости (что, собственно, и требовалось от этой роли). На ней было белое крестьянское платье, присобранное у талии. Подол платья был забрызган... ну, наверное, куриной кровью. На согнутой в локте руке позвякивал маленький бидончик, из кармана фартука торчали головки мятых маргариток. Актриса жалобно повествовала о том, как жестоко она была обманута, и ее высокая грудь весьма выразительно колыхалась.

Рассказ был самый хрестоматийный: благородный господин клялся в любви до гроба, обещал жениться, а после того, как лишил девушку невинности, отрекся от нее.

Сколько сладостных слов он не раз говорил,

Как меня о любви умолял!

Стан мой нежный он крепкой рукою обвил

И так нежно в уста целовал!

Обещал, что женой он меня назовет,

Если только ему уступлю,

Говорил, что должна я ему доказать,

Что его я безмерно люблю!