Книга Кролик разбогател - Джон Апдайк

— Не знаю. Почему?

— Потому что коммунизм для Годунова недостаточно хорош.

Смех трех женщин, поднявших глаза на Гарри в красноватом свете солнца, приятен, как фрукты — фрукты трех разных пород, которые зреют на одной ветке и продолжают на ней висеть, хотя он поворачивается к ним спиной. Синди накинула на голые плечи шелковую рубашку персикового цвета, и в вырезе на ее груди горит маленький золотой крестик, которого Гарри не заметил, когда она была почти голая.

В раздевалке он снимает туфли для гольфа и, даже не приняв душ, берет вешалку со спортивным пиджаком и брюками, которые собирался надеть на банкет, и, перекинув их через плечо, выходит на стоянку. С «короной» по-прежнему что-то не так. По радио он слышит, что «Филадельфийцы» одержали победу в Атланте — 2:1. Его компаньоны по гольфу никогда больше не упоминают «Филадельфийцев» — они ведь на пятом месте. Упади немного в этом обществе, и ты все равно что мертв — одна докука. Недостаточно хорош. Содержите наш город чистым. По радио выступает не эта всезнайка, а молодой человек, который произносит все так, точно с каждым слогом на воде выскакивает пузырек жира. От урагана «Дэвид» в районе Карибского моря уже погибло шестьсот человек и, наконец, что, по мнению некоторых ученых, на Титане, самом крупном спутнике Сатурна, возможно, существует жизнь. Гарри проезжает мимо старой картонной фабрики и снова наслаждается широким обзором города с горы Джадж — он виден как на ладони, когда выезжаешь на шоссе 422. Дощатые домики взбираются как ступеньки по склону горы, их окна золотит заходящее солнце, и они кажутся прорезями в тыкве в канун Дня всех святых. Вот если бы он родился на Титане — каким бы он себя ощущал? Он думает об этих покрытых пеплом планетах, о людях в белых костюмах, неуклюже прыгающих по ним, навечно оставляя свои следы в лунной пыли. Он вспоминает, как они приезжали к Спрингерам или как в первый год после пожара жили тут и как они с Нельсоном, сидя на сером диване, смотрели «Затерянные в космосе», как ерзали и вздыхали, когда доктор Смит делал какую-то глупость и только робот с мужским голосом и маленький мальчик Уилл оказывались достаточно смышлеными и, дернув за рычаг, высвобождали космический корабль из пожирающих людей растений или из лап злодеев, которых показывали на этой неделе. Интересно, думает он сейчас, считал ли себя Нельсон Уиллом, спасающим взрослых от самих себя, а еще он думает, где сейчас этот мальчик-актер, кем он стал, — Кролик надеется, что он не стал мусором, как многие дети-кинозвезды. Космос, в котором они затерялись, выглядел вполне настоящим, а не какой-то придуманной жижей, как теперь на ТВ, когда все трюки сопровождаются музыкой и световыми эффектами, — трюками, какие он видел в фильме «2001», малоприятная ассоциация, поскольку он смотрел этот фильм в ту пору, когда Дженис сбежала с Чарли и дома творилось черт знает что. Проблема в том, что даже если существует рай, неужели кто-то способен находиться там вечно? А на земле, когда от скуки поднимаешь взгляд, видишь, что все изменилось, что ты стоишь гораздо ближе к могиле, и это волнительно. Достаточно представить себе, как ты лезешь выше и выше, словно по огромному дереву, в ночное небо. Ух, голова закружилась. Жуть. Кролик не любил залезать слишком высоко даже на чахлые клены, что растут вокруг города, хотя как-то раз на виду у мальчишек все-таки влез на дерево, и чем тоньше становились ветки, тем крепче и крепче он хватался за них. С определенной точки зрения, самое страшное на свете — это твоя жизнь, та, что твоя и ничья больше. Грудь его словно стягивает петлей, как бывает, когда связанного человека подвешивают, а он бьется. Что же такое могло случиться, чтобы Дженис пропустила банкет?

Он мчится по Джексон-стрит, и тут загораются фонари — теперь их включают с каждым днем все раньше. «Мустанг» Дженис стоит у тротуара с опущенным верхом — должно быть, она куда-то ездила после церкви, она бы не повезла Бесси в церковь в машине с опущенным верхом. Открыв входную дверь, Гарри обнаруживает множество сумок и чемоданов в гостиной, словно тут побывала небольшая армия. На кухне горит свет и слышен смех. Компания выходит ему навстречу на затененную ничейную полосу между лестницей и буфетом. Над мамашей Спрингер и Дженис возвышается какая-то новая женщина, более высокая, с гладко расчесанными на пробор волосами, которые в свете, падающем из кухни, кажутся яркими, точно морковка, тогда как курчавые волосы Мелани в таком свете стояли бы ореолом. Привык он к Мелани.

— Пап, это вот Пру, — произносит Нельсон. «Это вот» продиктовано желанием пошутить со страху.

— Невеста Нельсона, — добавляет Дженис напряженным тоном, старательно делая хорошую мину при плохой игре.

— Это уже решено? — слышит Гарри собственный вопрос.

Девчонка выходит вперед — тонкая, сутуловатая, — и он берет протянутую ему тощую руку. В свете гаснущего дня, сочащегося из окон столовой, она стоит у всех на виду — невзрачная, рыжая, не такая уж молоденькая, с непомерно длинными руками и непомерно широкими бедрами при таком-то узком лице, по-своему даже красивая, беспомощно выставив себя на всеобщее обозрение, ибо она уже связала себя, — стоит с кривой, чуть вымученной, исполненной решимости улыбкой, по ней сразу видно, что, несмотря на молодость, она уже побита жизнью, только это еще не отразилось в глазах, прозрачно-зеленых, однако настороженных. Доверив ему свою руку, она улыбается не сразу — видно, сначала должна убедиться, что есть чему улыбаться, но потом улыбка стремительно расползается по лицу, образуя морщинку в углу рта. На ней свободный коричневый свитер и джинсы по новой моде — широкие наверху, в белесых пятнах. Волосы, зачесанные за уши, гладким покровом лежат на спине, такие прямые, что кажется, их отутюжили, и настолько яркие, даже красноватые, что трудно поверить, будто это естественный цвет.

— Я бы не сказала — невеста, — говорит Пру, обращаясь непосредственно к Гарри. — Видите, кольца ведь нет, — и показывает дрожащую руку.

Гарри вдруг понимает, что девушка старше Нельсона, и одновременно инстинктивно делает другое, более важное открытие, а сам тем временем произносит этак весело, по-отечески:

— Ну, так или иначе, приятно познакомиться с вами, Пру. Мы рады здесь любому другу Нельсона. — Это, пожалуй, не производит должного впечатления, поэтому он добавляет: — Могу поспорить, вы и есть та девушка, которая слала все эти письма.

— Слишком много, наверное, — говорит она.

— Мне-то что, — говорит он. — Я ведь не почтальон.

Она поднимает на него глаза — зеленые, как распускающаяся листва.

Пру беременна. Есть преимущество в том, что ты родился не вчера: подобно тому, как ты черпаешь из вечернего воздуха представление о завтрашней погоде, ты получаешь известное представление о психологии и умонастроении противоположного пола. Талия у Пру толще, чем бывает обычно у молоденькой женщины, а светлая зелень глаз и мягкие замедленные движения — то, как она отворачивается, услышав шутку Гарри, и смотрит на Нельсона, указывает на наличие тяжести, которую боятся потревожить, на некое вздутие под волнами. Кролик подозревает, что она на третьем или четвертом месяце. А заподозрив это, по-иному видит и прошедшие месяцы. И стены дома, оклеенные обоями с пятнистым рисунком, меняют смысл от того, что в них было заложено это семя. И мягкий серый диван, и такой же стул, и вольтеровское кресло, и телевизор («Адмирал»), и безвкусные лампы мамаши Спрингер из раскрашенного фарфора и тусклой меди, и старые акварели в рамах, утратившие цвет под слоем пыли, поскольку никто ими не любуется, и дорожки на столах, которые когда-то связала мамаша, и ее собрание хрупких, ярких безделушек, расставленных на тройных полочках в углах комнаты, щербатых и оттертых песком под старое дерево, а на самом деле сооруженных в подвале Фреда Спрингера за его долгую супружескую жизнь, — все эти памятки о покойном видятся в новом свете, приобретают новое назначение, если, как подозревает Гарри, тайна этой молодой женщины состоит в том, что она ждет ребенка.