Книга Римский орел - Саймон Скэрроу

Быстро прополоскав рот водой, легат приступил к делу. Вынув из-за пазухи ленту, он положил ее на стол и с удовлетворением отметил, что рабыня явно ее узнала.

— Твоя?

— Да, господин. Я думала, что потеряла ее.

— Ты и потеряла. Она завалилась за подушку одной из кушеток, расставленных в штабном отсеке моей палатки.

Лавиния потянулась за лентой, но Веспасиан, улыбнувшись, накрыл свою находку ладонью.

— Нет, — сказал он. — Сначала поговорим. Ответь-ка мне, как она там оказалась?

— Господин?

— Что ты делала в штабном отсеке прошедшей ночью?

— Прошедшей ночью? — переспросила Лавиния, широко раскрывая невинные, непонимающие глаза.

— Именно. Когда я уходил оттуда, ленты там не было. Так что скажи мне, Лавиния, и скажи без утайки, честно, что же ты делала там?

— Ничего, господин! Клянусь! — Ее глаза молили о снисхождении. — Я просто зашла туда отдохнуть. Прилечь на минутку. Я очень устала. И искала укромное место. Должно быть, лента за что-нибудь зацепилась, когда я легла.

Веспасиан смерил ее нарочито долгим, суровым взглядом.

— Ты просто хотела там отдохнуть? И это все?

Лавиния кивнула.

— И ты ничего не брала там?

— Нет, господин.

— И ты не видела ничего и никого, пока там находилась?

— Нет, господин.

— Понятно. Держи.

Он подвинул ленту к краю стола и откинулся на спинку стула. Девчонка, похоже, не врет, хотя после допроса с пристрастием вполне может заговорить по-другому. Впрочем, мысль о пытках Веспасиан тут же отбросил. И отнюдь не из жалости к этой оказавшейся не в то время и не в том месте дурехе. Просто он слишком хорошо знал, что подозреваемые говорят в пыточных правду много реже, чем лгут, пытаясь угадать, что из них хотят выбить мучители. Да и сама по себе эта рабыня стоит немало, а потому к ней нужен иной, более деликатный подход.

— Жена говорит, что ты взята в наш дом совсем недавно.

— Да, это так, господин.

— А кому ты принадлежала раньше?

— Трибуну Плинию, господин.

— Плинию! — Брови Веспасиана взметнулись. Это меняло дело. Что делает в его доме бывшая невольница Плиния? Она лазутчица? Шпионка, пытающаяся получить доступ к документам повышенной важности? Правда, с виду в ней нет ни большого ума, ни коварства, однако не исключено, что все ее внешнее простодушие не более чем притворство, игра.

— А почему Плиний продал тебя?

— Я ему надоела.

— Ты уж прости, но я нахожу, что в это трудно поверить.

— Это так, господин, — возразила она.

— Наверняка было что-то еще. Говори, девушка, и говори только правду.

— Было, — призналась Лавиния и склонила голову. Виновато и покаянно, как учила ее госпожа. — Трибун… он использовал меня… особенным образом.

«Естественно, а чего б ты хотела», — подумал Веспасиан.

— Но этого ему было мало. Он хотел большего, хотел, чтобы я была нежной с ним. Я старалась, но у меня мало что получалось, и господин злился на меня все сильней и сильней. А потом, когда узнал, что я встречаюсь с другим, прибил меня. Прибил и продал, чтобы больше не видеть.

Веспасиан сочувственно хмыкнул.

— Ну-ну. И кто же этот другой, твой возлюбленный?

— Пожалуйста, господин, — Лавиния подняла глаза, в уголках их блестели слезы. — Мне не хочется называть его.

— Ты должна сказать мне, Лавиния, — Веспасиан подался вперед и успокаивающе погладил ее по руке. — Я должен знать его имя. Это очень важно. Не вынуждай меня прибегать к другим средствам, чтобы заставить тебя говорить.

— Вителлий! — выпалила она и разразилась слезами, закрывая руками лицо.

Вителлий? Значит, она спит с Вителлием? Вот так номер! Это забавно. Вителлий и Плиний — молочные братья. Тут ему в голову пришла еще одна мысль.

— Виделась ли ты с Вителлием после того, как тебя взяли в наш дом?

— Господин?

— Ты слышала. Ты встречаешься с ним?

Она кивнула.

— Ты виделась ним и прошлой ночью? В моем шатре? Да?

Лавиния подняла на него затравленный взгляд и помотала головой.

— Но ты собиралась?

— Он не пришел, господин. Я ждала, а он все не шел и не шел. И я ушла. А лента, как видно, осталась.

— Понятно. А Вителлий просил тебя когда-нибудь рассказать обо мне? О моих привычках, укладе жизни и прочем?

— Ну… мы говорим с ним, господин, — осторожно ответила Лавиния. — О том о сем, иногда о тебе. И о госпоже Флавии тоже. Но чтобы он проявлял к этому особенный интерес… нет, такого я не припомню.

— И он никогда не просил тебя стянуть у меня что-нибудь или, скажем, взять на какое-то время?

— Нет, господин. Никогда.

Веспасиан стал внимательно всматриваться в ее заплаканные глаза, пытаясь определить, говорит ли девушка правду. Секунду-другую Лавиния храбро выдерживала его взгляд, потом оробела и сникла. Нет вроде бы она не лжет. Однако дела это вовсе не упрощает. Возможно, эта красотка и нужна-то Вителлию лишь затем, чтобы иметь возможность тайком проникнуть в его шатер. При этом не исключено, что старший трибун для того и условился о свидании. А потом дождался, когда девушка удалится, и уже без помех подобрался подсказанным ею путем к сундуку.

— Ладно, Лавиния. Можешь идти. — Веспасиан махнул рукой. — Но я хочу, чтобы ты запомнила следующее. Если Вителлий снова попросит тебя о встрече или начнет расспрашивать обо мне, я хочу тут же об этом узнать. Предупреждаю, если ты попытаешься что-либо от меня утаить, это закончится для тебя плохо. Я серьезно говорю, очень серьезно. Ты поняла меня?

— Да, господин.

— Ну, хорошо. А теперь ступай. И не забудь о нашем с тобой уговоре.

— Ну, как все прошло? — спросила Флавия, рассеянно глядя на устанавливающих палатки легионеров.

— По-моему, он поверил мне, госпожа. Но я так и не поняла, зачем нужно было впутывать в это дело Вителлия?

— А ты предпочла бы впутать в него Катона?

— Нет, госпожа. Конечно же, нет.

— Вот и прекрасно. Раз мы решили выгородить Катона, значит, должны выдвинуть на его место кого-то другого. Вителлий идеально вписывается в эту историю. О лучшей кандидатуре, я бы сказала, нельзя и мечтать.

Лавиния изумленно глянула на госпожу. Что-то уж больно много довольства слышалось в ее тоне. Гораздо больше, чем надо бы, ведь речь шла всего лишь о сокрытии амурных грешков какого-то там оптиона. Девушке вдруг пришло в голову, что и она сама, и Катон, скорее всего, являются только разменными пешками в некоей хитрой, изощренной игре.