Книга Все разумные - Павел Амнуэль

Зато после того, как Филипп закончил лекцию, Гущин первым подошел ко нему и сказал, твердо глядя в глаза:

— Если вы уделите мне час времени, я буду очень вам благодарен.

— Именно час? — удивился Фил и в ответ услышал:

— Пока час, а там видно будет.

Они уединились в дальнем конце длинного, как прямая кишка, коридора, и Гущин сказал:

— Дело у меня к вам достаточно деликатное. Вот — чтобы вы не подумали ничего дурного — мое удостоверение.

Судя по корочкам, Вадим Борисович Гущин работал в подкомитете по перспективным научным направлениям при Президиуме Российской Академии Наук. И должность у него была довольно странная: «куратор». Фил и не слышал, что в Российской Академии есть подкомитет с таким интересным названием.

— Собственно говоря, мы в Президиуме вроде рулевых — оцениваем, какие области науки следует при нашей бедности развивать в первую очередь, даем рекомендации, и с нашими рекомендациями считаются. В первую очередь речь идет о зарубежных фондах и стипендиях — решения наших экспертов практически однозначно отражаются в постановлениях Президиума. Вы понимаете меня?

— Ах, — сказал Фил, скептически глядя на собеседника, — какие нынче фонды? Сорос от России отказался…

— Есть другие источники финансирования, — улыбнулся Гущин. — Мы не афишируем, но, когда нужно…

— Типично российский подход: полная гласность в распределении научных средств, — с иронией сказал Фил и прикусил язык, потому что взгляд Гущина мгновенно стал жестким, а губы вытянулись в прямую линию.

— Вот что, Филипп Викторович, — проговорил Гущин, помолчав, — я думал, вы захотите говорить серьезно, потому что речь пойдет по сути о той помощи, какую ваша висталогия способна оказать самому важному в науке делу, существующему на сегодняшний день — борьбе с международным терроризмом. Инвесторы, видите ли, выделяют деньги именно под эти конкретные цели. Может, вы все-таки выслушаете меня?

Через час Филипп твердо знал, что не откажется от странного и неожиданного предложения.

— Группа уже сформирована, — сказал Гущин, когда они вышли на улицу. — Вы, конечно, можете подумать и…

— Я согласен, — быстро сказал Фил. — Это очень… просто невероятно интересно.

— Интерес на втором месте, — заявил Гущин. — На первом — важность и актуальность. Ну и… что бы вы ни говорили, это ведь и деньги кое-какие, на лекциях по висталогии сейчас много не заработаешь, верно? Необходимость вашей науки еще предстоит доказать, мало кто готов… А у нас инвесторы серьезные — и отечественные, и зарубежные. Работу свою мы не афишируем, и на то есть причины, надеюсь, вы понимаете…

— Борьба с террором, — пробормотал Фил. — Кого-то из наших убили из-за этого… Забыл фамилию.

— Брушлинский, — подсказал Гущин. — Он был директором Института психологии. И заместитель, Дружинин его фамилия, тоже погиб при невыясненных обстоятельствах… С тех пор мы эту работу, мягко говоря, не афишируем, как я уже вам сказал. В общем, если вы действительно согласны и не боитесь, то завтра я представлю вас остальным членам группы.

И представил — это было дома у Кронина на Сиреневом бульваре, там они собирались впоследствии, там родились главные идеи, там Фил впервые понял, что Лиза — лучшая женщина в мире.

Никто не требовал у группы отчета о проделанной работе, иногда им казалось, что о них вообще забыли, но это было не так: на банковский счет Фила каждое первое число исправно поступала сумма, позволявшая отказаться от всех ранее принятых обязательств по преподаванию висталогии и сосредоточиться только на главной проблеме. Гущин, однако, потребовал, чтобы никто не бросал прежней деятельности, вел обычный — по возможности — образ жизни и вообще старался без надобности не показывать, что в его существовании хоть что-то изменилось. Что означало это «без надобности», уточнено не было, и каждый понимал просьбу Гущина так, как считал нужным. Фил продолжал читать лекции там, где его соглашались слушать, а Лиза исправно ходила на работу в Институт философии Российской Академии Наук, где числилась младшим научным сотрудником…

Филипп сосредоточился и заставил себя не думать о Лизе и уж, тем более, о Гущине. Отогнав эти мысли, он обнаружил, что в голове пусто, как в новой квартире, куда еще не успели внести мебель. На чисто выбеленной стене была выведена углем надпись: «Полная формулировка законов природы должна учитывать материально-нематериальное многомерие Вселенной». Конечно, должна, это очевидно. Впрочем, это очевидно сейчас, а еще год назад показалась бы глупостью, которая не может прийти в голову человеку, воспитанному на школьных представлениях о диалектическом материальном единстве мира.

Кто из них первым сказал, что к проблеме нужно подойти совсем не с той стороны, с которой они набросились на нее в начале? Кажется, идея о неизбежности материально-нематериальной Вселенной принадлежала Николаю Евгеньевичу. А Фил сказал тогда: «Это уж слишком… Не то чтобы я возражал по существу, но к нашей проблеме как мы потом вернемся?»

Эдик в тот вечер вообще молчал и думал о чем-то своем, Фил спросил его, когда они ожидали лифта: «Что-нибудь случилось? Ты был сегодня явно не в форме». И Эдик ответил: «Все в порядке, Фил, просто сегодня восьмое июня, шесть лет как…» Он не закончил фразу, а Филипп мысленно обозвал себя и всех заодно бездушными склеротиками. «Прости, — пробормотал он, — как-то из головы вылетело»…

А что сказала в тот вечер Лиза? Она часто предлагала странные идеи, даже в самые первые дни, когда все плохо знали друг друга и не то чтобы стеснялись говорить о странном — полагали пока не нужным использование самых сильных орудийных калибров.

Сейчас Фил не мог понять причины, но сначала Лиза ему совсем не понравилась. Она вела себя естественно, но ее естественность не произвела на него впечатления. Не то что Вера. «Вот удивительная женщина, — подумал он, — умная, знающая себе цену». Фил напросился проводить ее после того, как все наговорились, распределили задания и назначили время следующей встречи. До ее дома шли пешком через всю Москву и добрались в три часа ночи. А от Вериного дома Филу пришлось возвращаться на такси, и всю дорогу он думал о том, что было бы правильнее, если бы она пригласила его к себе. Но Вера не сделала этого в ту первую ночь, а потом, когда она действительно его зазывала, Фил уже чувствовал себя не в праве принимать приглашения от какой бы то ни было женщины — у него была Лиза. То есть, это он считал, что она у него была, а сама Лиза об этом не знала — ей бы и в голову не пришло пригласить Филиппа к себе в три часа ночи. Фил был уверен, что ни Дина Игоревна, ни Олег Александрович не стали бы возражать против того, чтобы он ночевал у них и вообще переселился вместе со своим немудреным скарбом.

И если бы произошло то, что ему так хотелось, то сейчас… Нет, тогда все было бы иначе. Они бы не бродили по городу. Сидели бы дома и разговаривали. Лизе не стало бы плохо. А если бы стало, Фил вовремя вызвал бы «скорую». А если бы «скорая» опаздывала, он мог бы…