Книга Снежная смерть - Брижит Обер

Если он знал заговор против ирландских бомб, то почему бы нет? Но сейчас мои мелкие невзгоды отходят на второй план. Главное — остановить бойню. Не бери на себя функции Бога, говорит Психоаналитик, который мне уже порядком надоел. Да не беру я на себя ничьих функций, огрызаюсь я в ответ. Кроме того, Бог никогда еще не останавливал бойню. Психоаналитик ворчит и дергает себя за бородку.

Иветт, не изменяющая своему призванию сиделки, приносит добавку грога, и Дюпюи с жадностью его лакает. Я облизываю губы в тишине.

— Вот это здорово! — говорит Дюпюи. — Похожий грог я пил у старика Моро.

— Вы знали Моро?

— А то как же! Трех месяцев не прошло, как мы вместе выпивали. Знаете, — продолжает он, снова понизив голос, — Моро мне открыл один секрет относительно этой девчушки, Овар.

У меня уши встают торчком, как у охотничьей собаки. Придвигаю кресло так близко, что могу прикоснуться к волосатой лодыжке и к влажному одеялу.

— Эй, Дюпюи, когда выпьешь все здешние запасы рома, тебя не затруднит нам помочь?

Голос Шнабеля звучит резко, грубо. Дюпюи извиняется, с трудом встает, чихая и ворча что-то в бороду, и идет за формой, высушенной и выглаженной Иветт. Я так и остаюсь сидеть, вдыхая оставшийся после него аромат рома, я почти что щелкаю зубами, словно кот, упустивший птичку.

Ко мне кто-то подходит, запах абсолютной свежести: это Мерканти, и он испускает короткий, полный сарказма смешок.

— Вы мне напоминаете паука в центре паутины, — бросает он. — Неустанно прядете свою нить, расставляете ловушки, и вам совершенно наплевать, что может случиться с другими.

Ну и ну, это уже чересчур! По какому праву он так говорит со мной? Что, по его мнению, мне следует делать? Кричать? Я не могу. Бегать взад и вперед и рвать на себе волосы? Я не могу. Плакать двадцать четыре часа в сутки? Это я могла бы, но беда в том, что не такой у меня характер. Страстное ожидание будущего всегда возобладает над грустью настоящего.

— Но это не имеет значения, — продолжает он, положив ледяную руку мне на голову, — мне больше нравятся такие упрямые малышки, тем приятнее заставить их подчиняться.

Что может быть сильнее «чересчур»?

— Когда холодно, ваша блузка выглядит весьма откровенно, — шепчет он мне на ухо, — это может навести людей с дурными намерениями на нехорошие мысли.

Моя блузка. Черт, черт, черт, я чувствую, что соски у меня напряглись от холода. Я нашариваю пуговицы: ну, конечно, одна расстегнулась, неловко застегиваюсь, он кладет руку на мою и, пользуясь моментом, похотливо поглаживает мое тело.

— Я вам помогу, вот так, умненькая девочка, застегнулась как следует!

Уберите от меня этого типа, или меня стошнит. К счастью, из другой комнаты зовет Ян.

— Зараза! Я подыхаю от жажды, дайте попить, говнюки!

— Долг призывает меня, до скорого, куколка!

И он уходит, проведя перед этим длинными холодными пальцами по моим губам. У меня мороз по коже от этого мерзавца. За стеной слышится разговор, но слов не разобрать. Надеюсь, он не прикончит Яна. Тентен глухо ворчит, Ян приказывает ему замолчать. Быстро удаляющиеся шаги Мерканти.

Я подъезжаю к двери, на ощупь ищу ручку, поворачиваю. Никакого эффекта. Заперта на ключ! Меня охватывает паника. Я стучу в дверь. Никто не приходит. Снова стучу.

— Какого черта вы хотите въехать в шкаф? — неожиданно раздается усталый голос Иветт.

Я растеряла все ориентиры, я слишком взволнована, надо успокоиться. Позволяю ей подвезти меня к камину, надеть на меня свитер и выслушиваю ее опасения. Недавно стемнело, жандармы расположатся тут на ночлег, со сменой караула и так далее. Теперь здесь все, как фильме про войну.

— Ваш дядя вышел на улицу с Жюстиной, — Иветт продолжает изливать на меня бесконечный поток слов, — им хотелось подышать. Жандармы обыскивают дом в поисках костюма убийцы. Ребята из лаборатории засыпали всю кухню своими порошками, теперь надо все чистить. Постояльцы сидят в игровой с Мартиной и Юго, даже Летиция пришла: Лорье не хотел, чтобы она сидела одна в комнате. У нее на голове толстая повязка, вроде чалмы, прямо индуска!

Гадаю, какой же секрет о Соне знал старый Моро. Может быть, на самом деле она была его родной дочерью? Или подкидышем?

— Совсем недавно я себе говорила, что лучше бы мы поехали в Северные Альпы, но как посмотрю на все эти лавины, — продолжает Иветт, — мы могли оказаться погребенными под снегом или сгорели бы в туннеле… В целом, тут тоже неплохо. По крайней мере, мы знаем, что находимся в опасности, а всех этих несчастных людей застигло врасплох — раз и все! — они никак не могли ожидать такого, это, наверное, ужасно.

Вот ведь оптимистка!

— Я вас оставлю, мне надо помочь мадам Реймон! К тому же ей не очень хочется оставаться одной в кухне, — тихо добавляет она.

Иветт выходит, Франсина входит. Новый поток слов.

— Я больше не могу, — говорит она, падая на застонавший диван, — какой страшный день! Мне следовало понять, что все пойдет наперекосяк, когда Иветт вчера выиграла. Я сломалась! И эти подвыпившие гусары в моем заведении! Счастье ваше, что вы не можете видеть все это, тоже бы волком взвыли! Хорошо еще, если они не запрут нас в погребе и не посадят на воду и хлеб — по куску на человека! Как подумаю, что они могли заподозрить несчастного Кристиана! И даже Клару! Почему бы уж не меня, в таком случае? Лучше бы занялись Яном. С самого начала это говорила. Ну, надеюсь, что ваш дядя сумеет достучаться до их рассудка. Как вы насчет чая? Я поставила воду. Потому что, как я всегда говорю, нельзя поддаваться обстоятельствам!

Подавальщица чая выходит. Верчу головой вправо-влево, гадая, кто появится следующим.

— Шины продырявили портативной аккумуляторной дрелью-отверткой.

Так, послушаем Лорье!

— Ее только что нашли. Угадайте, где? В цистерне. Дюпюи вспомнил, что видел что-то блестящее на дне, под водой. Мы час потратили, чтобы выловить ее, сделали что-то вроде удочки. И знаете что? Я уверен, что именно с ее помощью распяли Марион Эннекен. А почему ее спрятали здесь? Потому что здесь живет ее владелец! Все следы ведут в этот треклятый Центр. Ответ кроется здесь, в этих старых стенах. С завтрашнего дня я завязываю! Всю дирекцию задержать. После этого — подать прошение об отстранении от расследования, и пусть кто-то другой тут надрывается. А потом — две недели отпуска на Балеарах.

Он встает и выходит. Интересно, который час? Я не голодна, но это ничего не значит: в подобные моменты мне обычно не до еды. В соседней комнате лает Тентен, потом раздается голос Яна:

— Есть кто-нибудь?

Ориентируясь на звук, еду к нему.

— Элиз! Рад вас видеть.

Я подъезжаю к нему поближе, протягиваю ему руку, он сжимает ее своими, закованными в наручники.

— Вы такая милая. Я подам жалобу на жестокое обращение со стороны полиции. Они не имеют права бить меня и держать в цепях. Я повеселился, когда узнал, что кто-то продырявил шины, пока я сидел, как зверь в клетке, в их идиотском фургоне. А бомба, может, ее тоже я бросил? У них нет никаких оснований так обращаться со мной!