Книга Книга Джо - Джонатан Троппер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда человек голый и мокрый, ему почему-то всегда многое кажется по плечу. Я энергично моюсь, решительно отскребая двухдневную грязь, и при этом я ощущаю себя государственным конгрессом в одном лице, выпускающим одно за другим решительные постановления. Я напишу новый роман. Я налажу отношения с родными и постараюсь соответствовать роли брата и дяди. С Джаредом я уже начал движение в нужном направлении, хотя и совершая некоторые противозаконные действия. Я преодолею неловкость, повисшую между мной и Карли, и выясню, можно ли еще что-то спасти. Я буду другом Уэйну и предложу ему всяческую поддержку и утешение. Я заново рождаюсь из светло-зеленой пены от геля «Айриш Спринг» и шампуня «Хербал Эссенс», я покрыт мыльной пленкой новых возможностей.
Только-только выключив воду, я слышу, что звонят в дверь. Я быстро обматываю полотенце вокруг талии, ощущая бодрящий холодок на мокром теле, и сбегаю вниз по ступенькам, все еще ликуя от новообретенных перспектив. И тут я распахиваю дверь — и вижу Люси, раскрасневшуюся и запыхавшуюся, в короткой юбке и водолазке. Дело принимает новый оборот.
— Привет! — говорю я, отступая назад, чтобы дать ей войти.
— Прости, что без приглашения, — говорит она. — Я боялась, что ты уже уехал.
Она убирает выбившуюся прядь, которая прилипла к ее губной помаде.
— А вот и нет, — говорю. — Я еще тут.
Она смущенно улыбается:
— Прости, что не пришла на похороны. Я в последнее время нигде не бываю, и поэтому…
— Ничего страшного, все в порядке.
Кажется, все происходит как в замедленной съемке, потому что я успеваю рассмотреть всю ее, до мельчайших подробностей: гладкий овал лица, невозможно красные губы, словно впечатанные друг в друга и ставшие отдельным, совершенно новым, восхитительным органом; тугую грудь, выпирающую под темной тканью водолазки, гладкие загорелые ноги и мягкие очертания бедер в том месте, где их пересекает край юбки.
Мы произносим еще по паре реплик, но теперь, когда мы так близко, наш разговор едва слышен, слова долетают откуда-то издалека. Я делаю шаг назад, обеими руками прижимая к себе полотенце, говорю, что сейчас сгоняю вверх одеться, но Люси бросается вперед, кладет ладонь мне на руку и говорит, что не нужно; ее голос — радиосигнал, а мое тело — приемник, я дрожу и говорю: «Я же мокрый», но она прижимается ко мне, с силой отводит мою руку от моего собственного тела и направляет вверх, к себе под юбку, туда, где сходятся ее ноги, а сама прижимается ко мне губами и шепчет что-то, и я шепчу в ответ, и полотенце оказывается на полу за секунду до того, как туда же отправляется юбка.
Спотыкаясь, мы поднимаемся по лестнице, целуясь и со звериной страстью приникая друг к другу, но когда мы оказываемся в моей комнате, она отталкивает меня, чтобы я мог смотреть, как она раздевается. Она делает это очень медленно, в мягком свете, струящемся из коридора сквозь дверной проем. Невероятно, но вот она, нисколько не смущаясь, стоит передо мной обнаженная, и я пожираю глазами каждый сантиметр ее потрясающего тела. Люси должно быть за пятьдесят, но тело категорически не соглашается соответствовать своему возрасту. Кожа все еще сияет свежестью, груди удивительно упруги и полны, живот гладкий и совершенно плоский. Казалось бы, никакая реальность не может превзойти многолетних мечтаний, но оказывается, что это не так. Небольшие изъяны, прыщики и складки, и даже красная родинка в форме Италии под левой ягодицей — все они только оттеняют совершенство ее форм, это те самые исключения, которые подтверждают правило. Она медленно подходит к моей кровати, взбирается на нее, распластывается на четвереньках, и ее неподвластная возрасту задница в форме спелого яблока слегка подается вверх, когда она оборачивается, чтобы посмотреть на меня через плечо.
— Давай по полной, Джо, — стонет она, поднимаясь на руках, и сквозь разведенные бедра я вижу, как ее соски задевают смятые простыни. — По самое не могу.
И я повинуюсь. Она теплая и мягкая, влажная, послушная, нежная — в каком-то смысле как раз такая, как я всегда и представлял себе. Мягкая округлость грудей в моих руках, упругость сосков-черешенок на зубах, ощущение ее языка, когда он нащупывает мой, прикосновение ее влажных губ. Мы страстно целуем, лижем, сосем, гладим друг друга, не останавливаясь ни на секунду, не давая себе ни о чем задуматься, и когда я проникаю в нее, она достигает оргазма почти сразу, крича и впиваясь ногтями в мои ягодицы, проталкивая меня еще глубже внутрь себя. Такой быстрый финал мне только на руку, потому что после шести месяцев воздержания я весь как натянутый нерв, идущий в то самое место, и никакой тантрической стойкости от меня ожидать не приходится. В следующий миг я финиширую сам и с последним сладостным толчком вспоминаю о Карли, и тут меня охватывает стыд.
Некоторое время мы лежим абсолютно неподвижно, смесь пота и всего остального высыхает на нас под работающим кондиционером, кожа становится липкой. Только скатившись с Люси, я замечаю, что она тихо плачет. Я убираю волосы с ее лица и вижу, что оно залито слезами. Открываю рот, чтобы что-нибудь сказать, но что тут скажешь? Поэтому я просто лежу рядом, прижимаю ее к себе, а она всхлипывает до тех пор, пока в какой-то момент не засыпает. Когда ее дыхание становится медленным и ровным, я высвобождаю из-под нее руки и иду в туалет. Пока я стою над унитазом, из зеркала на меня смотрит осунувшееся, измазанное помадой лицо, и, наклонившись, чтобы лучше рассмотреть кривые линии лопнувших в глазах сосудов, я понимаю, что все это время повторяю последнюю фразу, которую произнесла Люси, прежде чем мы оказались в постели.
— По самое не могу, — медленно говорю я, тряся головой перед отражением в зеркале. Отражение только грустно улыбается в ответ: мол, это все, что ты можешь?
Люси просыпается еще затемно. Я слышу, как она воровато перемещается по комнате, стараясь не шуметь, и собирает свою раскиданную одежду. Потом она подходит к кровати, опускается на колени рядом со мной и ласково гладит меня по волосам. Интересно было бы узнать, как она на меня сейчас смотрит, но я не открываю глаз, притворяясь спящим. В конце концов она наклоняется и нежно касается губами моего лба. Они совершенно сухие, как будто я высосал из них все соки. Посидев так с минуту, она поднимается и на цыпочках выходит из комнаты. Я не открываю глаз до тех пор, пока вдали не стихнет шум ее машины.
Справедливость торжествует: когда мы впервые занимались любовью с Карли, я думал о Люси, а теперь, когда семнадцать лет спустя я наконец переспал с Люси, из головы не идет Карли, хотя в воздухе еще стоит аромат Люси, мои опухшие и потрескавшиеся губы еще хранят ее вкус, ее обнаженное тело еще стоит у меня перед глазами, вспыхивая неоновым светом всякий раз, когда я моргаю. Я — герой своей собственной шекспировской комедии: занимаясь любовью с одной женщиной, я всегда мечтаю о другой. Боги любви и насмешки играют в подкидного, а я — тот самый дурак, покорно взвиваюсь вверх при каждом подкидывании.
Я не выходил из дому почти трое суток, и теперь, когда я направляюсь на своем «мерседесе» в город, солнце больно бьет в мои суженные зрачки. Я пытаюсь умственным усилием развеять густые тучи безнадеги и тоски, нависшие надо мной после секса с Люси, но этот внезапно испоганенный вечер не оставляет надежд ни на что хорошее. Подъезжаю к дому Уэйна, но его мать говорит, что он еще спит. Что-то в ее поведении, в том, как поспешно она это заявляет, заставляет меня усомниться в правдивости ее слов, но она выглядит такой взвинченной, так лезет на рожон, что вместо того, чтобы ее осадить, я говорю, что заеду позже.
