Книга Пепельное небо - Джулиана Бэгготт

Инсталляция, вот как это называл Уэлч. И как ни странно, это Партриджу нравится. Он представляет Уэлча, который был похож на сморщенную версию Глассингса. Иногда Уэлч стоял перед проектором, объясняя что-то, а по его хрупкому телу, впалой груди и блестящей лысине ползли размытые цвета. Он был одним из судей, отобравших птицу Лиды. Партридж, вероятно, никогда больше не увидит ни Уэлча, ни Глассингса, ни Лиду. Никогда не увидит птицу. Да и Прессию увидит ли?

Брэдвел идет впереди Партриджа, его рука покоится под курткой на рукоятке ножа. У Партриджа тоже есть крюк и нож мясника, а также старый нож с выставки, но все же он ощущает себя уязвимым. Кодирование набирает силу внутри его организма. Иногда он чувствует его всплеск, когда у него сводит мышцы, сверлит кости и обжигает клетки мозга. Он не может описать это чувство, эти сгустки крови, бегущие через тело, как что-то инородное. У него был иммунитет к поведенческим кодировкам из-за голубых таблеток, которые мама давала ему на пляже, но все же остатки кодирования присутствуют в химическом составе его мозга. Может ли он доверять собственному мозгу? Именно сейчас он чувствует себя как в тумане и не может запомнить подробностей.

— Еще раз, эта женщина, которой можно доверять, она какая? — спрашивает Партридж.

— Сложно сказать, — бросает в ответ Брэдвел.

— Вы разве раньше не встречались?

— Нет, — отвечает Брэдвел, — все, что я о ней знаю, это лишь слухи.

— Слухи?

— Да. Она наш единственный шанс, — говорит Брэдвел. — Ну, если нас не убьют ее защитники.

— Ее защитники могут нас убить?

— Что они за защитники, если не будут защищать ее!

— Черт возьми, — возмущается Партридж, — ты что, привел меня сюда, полагаясь только на слухи?

Брэдвел разворачивается.

— Так, давай расставим все точки над «и». Это из-за тебя я здесь, в поисках Прессии, которая пропала опять-таки по твоей вине.

— Прости, — произносит Партридж.

Брэдвел продолжает идти. Партридж следует за ним.

— Это не совсем слухи, если честно. Миф, думаю, более-менее правдив. Или у тебя есть идея получше?

Он знает, что у Партриджа нет лучшей идеи. Чистый здесь чужой, и у него здесь ничего нет.

Иногда Партридж представляет, что все это нереально, что это лишь некоторые элементы реконструкции катастрофы, а не сама катастрофа. Он вспоминает, как однажды их возили всем классом в музей. Там в разных частях здания стояли маленькие витрины с живыми актерами, рассказывавшими о том, как все было до Возврата к Цивилизации. Каждый показ был посвящен отдельной теме. Им рассказывали, как все было раньше — до начала строительства впечатляющей тюремной системы и лечения трудных детей, во времена, когда феминизм не поощрял женственность, когда СМИ боролись против правительства вместо того, чтобы работать с ним в одном направлении, когда люди, зараженные опасными идеями, еще не были вычислены, когда власти были вынуждены просить разрешение на защиту своих лучших граждан от зла в этом мире и от зла среди нас, когда еще не были уничтожены границы между частными владениями и все люди не знали друг друга по именам.

В разгар дня на широкой лужайке перед музеем воспроизвели сражения, которые продемонстрировали рост волнений против Возврата к Цивилизации и ее легализации. С военной мощью в руках правительству было легко подавить мятежи. Внутренние войска — Праведная Красная Волна — пришли, чтобы спасти положение. Записанные звуки оглушали, автоматы «узи» и атакующие сирены лились из динамиков. Ребята из его класса купили себе мегафоны, очень реалистичные ручные гранаты и переводные эмблемы Праведной Красной Волны в сувенирном магазине. Партридж хотел наклейку с надписью над развевающимся американским флагом: «Возврат к Цивилизации — лучший путь к свободе!» Но мама не дала ему денег на сувениры, и немудрено.

Теперь он конечно же догадался, что музей был частью пропаганды. Тем не менее он может притвориться, что и Тающие земли — это тоже своего рода музей, который исследуют на подлинность.

— Ты помнишь, как тут все было до Взрыва? — спрашивает он Брэдвела.

— Я жил здесь какое-то время с дядей и тетей.

Партридж, чья мать отказалась покинуть город, бывал там однажды в доме у друзей. Он помнит звук открывающихся ворот — низкий электрический гул, скрип шестеренок, громкие удары металла. Хотя дома в закрытых общинах стояли сплошняком, вплотную друг к другу, у каждого из них был хотя бы небольшой пустынный безжизненный кусочек газона, покрытый бархатистым, химическим блеском.

— У тебя остались хоть какие-нибудь образы в памяти? — спрашивает он Брэдвела.

— Да, только не те, которые хотелось бы.

— Ты был здесь, когда все произошло?

— Я бродил по соседству. Я был таким ребенком, все время находился не там, где нужно.

— Большинство детей держали взаперти, подальше от чужих глаз, — говорит Партридж. — Я знаю, что меня держали.

Дети болтали. Им нельзя было доверять, они все повторяли за родителями, как попугаи. Мама Партриджа говорила ему: «Если кто-то спросит у тебя мое мнение о чем-нибудь, говори, что не знаешь». Она не оставляла его надолго одного в доме у друга. Еще все боялись вирусов. Окружающей среде больше нельзя было доверять. Системы водоснабжения стали подозрительными, часто ломались, магазины предлагали испорченные продукты. В Академии Партриджа учили, что даже если бы Взрыв не произошел, им бы все равно нужен был Купол. Это оказалось пророчеством. Взрыв… может, его отец с самого начала участвовал во всем этом? Он редко говорил о Взрыве, но когда говорил, то всегда как о стихийном бедствии. Не раз Партридж слышал, как отец говорил: «Форс-мажорные обстоятельства. Господь был милостив к нам», и «Благодарим Тебя, Отче, ибо Ты благословил нас».

Партридж помнит, как однажды они с мамой приехали к его другу, и мама ушла. Ему стало интересно, есть ли где-то здесь остатки этого дома.

— Мисс Фарлинг, — произносит он, вспомнив имя.

— Что? — спрашивает Брэдвел.

— Мисс Фарлинг была мамой моего друга. Моей маме она нравилась. У нее был сын моего возраста, Тиндал. Иногда меня привозили, чтобы мы играли вместе. Однажды мы пришли на встречу в песочнице по соседству, а она не появилась. Дверь ее дома нам открыла другая женщина. «Штатный работник», — сказала она. Женщина временно ухаживала за ребенком, пока мистер Фарлинг искал замену своей жене по домашним делам.

— И что сделала твоя мать? — спрашивает Брэдвел.

— Она спросила, что случилось, и женщина ответила, что мисс Фарлинг перестала посещать заседания СФ, а затем и церковь.

— Суперфеминистки, — цедит Брэдвел.

— Твоя мама тоже там состояла?

— Конечно нет. Она не разделяла взгляды консерваторов, как и рассуждения типа: «Разве мы не чудесны? Милые, женственные, спокойные». Она думала, что все это чушь собачья.