Книга Заговор - Джонатан Рабб

— Еще один вопрос, на который, уверена, у вас есть ответ. — Сара взглянула через плечо второго, который стоял в углу. — Думаю, будет лучше этим и ограничиться.

Вотапек не сводил с нее глаз. То, что поначалу было опасением, теперь граничило с крахом. Сара задела за живое; вот он, признак сомнения в самом себе: плечи его медленно расслаблялись, словно распластываясь по мягкой обивке кресла. Едва ли не самому себе задал он вопрос:

— У Элисон была запись? — Затем обернулся и, не сводя глаз с Сары, произнес неживым голосом: — Это все, Томас. — Стоявший в углу не колеблясь зашагал прочь по покрытой щебнем дорожке, немного погодя Вотапек встал и подошел к краю балкона. Разглядывал море внизу, дожидаясь, пока не стихнут шаги ушедшего, потом обернулся: — Кто вы, мисс Картер?

* * *

— Почему? — спросил Ферик. — Эти самые сферы неизбежно войдут в конфликт. Вы получите наихудший вариант былой советской империи.

— Теоретически, — подчеркнул Ксандр. — Если только один человек не встанет за спиной троих управителей — так Эйзенрейх называл стоявших во главе каждой сферы — и не будет направлять их. Этой фигурой монах делает блюстителя. В основе своей структура немного похожа вот на это. — Ксандр выложил на столик три сухарика и булочку. — Вот, скажем, сухарики — это управители. Нам с вами они кажутся абсолютно раздельными. Булочка же, — он держал ее дюймах в шести над столиком, — сопрягает действия сухариков, не выдавая, что вся четверка на самом деле работает сообща. Другими словами, мы видим всего-навсего три сухарика и считаем, что они автономны. Сами они знают, что это не так, но плохо представляют, что творится в других сферах. Вот здесь-то и появляется булочка, паря сверху, дабы убедиться, что все остальное идет гладко. — Ксандр поворошил страницы и, отыскав нужную, прочел: — «Тем самым государственная власть окажется под покровом республиканской добродетели, поскольку власть будет представать разделенной среди множества. Четкое проявление пределов и противовесов… удовлетворит прихоти народа».

— Какая прелесть.

— Это разделение, — прибавил Ксандр, — идеально увязывается с тем, что Эйзенрейх понимает как потребность государства время от времени менять свое обличье.

— Поясните.

— Ну, в зависимости от того, чего в данный момент народу хочется: демократии, аристократии или даже тирании, — одна из сфер настраивается на удовлетворение этой прихоти. Суть, основа не меняется никогда — только обличье, только то, что на поверхности. Итак, у вас есть основная группа: управители, определяющие политику в своих сферах. У вас есть человек вне их сфер: блюститель, надзирающий за тем, чтобы управители ноги друг другу не топтали. Меж тем как народ убежден, будто им не помыкают, поскольку три сферы, казалось бы, действуют обособленно. Народ становится сборищем довольных простаков, а балом правит четверка молодцев на самом верху, они и ведут государство туда, куда пожелают. — На лице Ксандра промелькнула тень тревоги. — Если по названиям последних глав о чем-то можно судить, то поведут туда, куда до жути не хочется.

— И этими тремя сферами правят три наших приятеля.

— Кто же еще?! Плюс вся система строится на той посылке, что народ уверен, будто все обстоит прекрасно. Это означает, что им приходится манипулировать. Здесь-то и вступает в строй высокоразвитая система образования.

— Вотапек. — Ферик допил пиво.

— Именно. Они буквально следуют этой книге.

— Имеется очевидное слабое место, — заговорил Ферик. — Обезглавь, избавься от блюстителя — и вся система развалится.

— Теоретически… Беда в том, что действуют они не теоретически. Устроенное ими в Вашингтоне и Чикаго полностью соответствует названиям нескольких последних глав. То, что произошло на прошлой неделе, стало идеальной пробой создания политического хаоса. А случившееся только что на зерновом рынке — экономического хаоса. Представьте, что будет, когда они попробуют в масштабах побольше.

* * *

— На самом деле моя фамилия Трент, — сказала Сара.

— Понимаю, — произнес Вотапек, уже откровенно смешавшись. — Столько сюрпризов!

— То была предосторожность. Впрочем, моя роль несущественна. Суть в том, что я тут потому, что кое-кто слишком многое поставил на кон.

— Кое-кто?.. Теперь вам надлежит быть поточнее, мисс Трент.

— Йонас Тиг и Лоуренс Седжвик, — ответила она.

Он удивленно поднял брови, затем кивнул:

— Понимаю.

Сара ждала, что реакция будет более бурной, а не дождавшись, сказала:

— Однако эти имена не производят впечатления, так? — Она поняла, что ничего не остается, как пустить в ход последнюю карту. — Не то что Эйзенрейх. — Она замолкла, давая прочувствовать всю весомость этих слов. — Это отвечает на ваши вопросы?

Вотапек стоял недвижимо, как статуя, его маленькая фигурка выделялась на фоне моря и солнца.

— Откуда вам известно это имя?

— Учитывая, что только узкая группа людей осознает его значимость, — ответила она, — ваше «откуда», похоже, совсем не важно.

— Снизойдите, мисс Трент. Откуда?

Сара внимательно посмотрела на Вотапека, затем взяла свой стакан. Ответила:

— Мне сделали предложение.

— Предложение? Кто?

Сара медленно поднесла стакан к губам и сделала глоток.

— Человек, которого заботит судьба манускрипта. — И, припомнив слово из разговора с Элисон, слово, что произносилось как шифрованный сигнал, добавила: — Человек, которого заботит процесс.

Вотапек отреагировал мгновенно. Голова у него дернулась в ее сторону, глаза широко раскрылись.

— Процесс? — прошептал он и, сцепив руки, медленно пошел обратно к столику. — Говорите, он сделал вам предложение?

В прозвучавшем вопросе не было и следа от недавней властности, более того, Вотапек, казалось, больше просил за себя, чем за нее. «Он сделал вам предложение?» — подумала Сара. Ни Тиг, ни Седжвик: их имена вызвали лишь легкий взлет бровей. Нет, что-то еще вызвало у него такую реакцию. Что-то… кто-то еще. И тут ее осенило. Четвертый человек?

— Не имеет значения, — выговорила она, — или у вас есть сомнения в Тиге с Седжвиком?

— Сомнения? — отозвался он, все еще приходя в себя после потрясения. — Так вот чем вы занимались в Темпстене… степень моей преданности, глубина моей веры.

— Элисон вызывает ряд очень трудных вопросов, особенно если учесть, как много ей известно. — Сара выговорила это ровным голосом.

— Как много ей известно? — Опять сказано полушепотом. — Элисон — дитя. Я не знаю, откуда у нее запись… — Вотапек осекся и поднял взгляд на Сару. — Человек, сделавший предложение вам, мисс Трент… у него есть имя?

Сара смотрела ему в глаза — никаких признаков колебания.