Книга Царица царей - Мария Хэдли

Так племя псилов прибыло в чертоги Западного Ветра. И заклинатели дождались появления хозяина. Они связали его веревками и магией, рубили его мечами, пока ветер не сдался и не отдал свою дочь юноше.

Псил поднялся над ложем императора во весь рост. Веки Августа дрогнули. Усем догадался, что тот лишь притворяется спящим. Он положил ладонь на грудь Августа.

— Отправившись на войну против Западного Ветра, я обрел свою жену. И у нас родились дети. Я приехал в Рим, чтобы уберечь мою семью от бед, боли и страданий, как любой отец, защищающий собственных чад.

Усем посмотрел на императора, и на его скулах проступили желваки.

— Как любой правитель страны или племени, — произнес он. — Это ответственность вождя. Но властитель должен понимать, что утрата любимой может оказаться опаснее, чем потеря царства. Он рискует собой, впутывая в подобное родной город. Разбитое сердце — не менее разрушительно, чем нож, а в Риме есть такие сердца. И украденные жизни тоже. Нет никакого позора в том, чтобы вернуть ей детей. Моя жена считает, что подобный поступок умиротворит Клеопатру. Усмиренного врага легче победить. Освободи призрака, которого ты держишь в плену. Она желает мира для него и для себя. Она жаждет его больше, чем мщения — по крайней мере, пока.

Император затаил дыхание, но промолчал. Псил отвернулся.

Ветер превратился в женщину с развевающимися волосами. Она протянула руки к заклинателю змей. Вместе они покинули опочивальню.

Лежа в темноте, Август открыл глаза. Он чувствовал себя полностью разбитым, но разгневанным. Как смеет варвар говорить подобное? Да еще и отдает приказания императору?

Клеопатру сломила не любовь. Ее сломило стремление к власти и желание стать царицей не только Египта, но и Рима. Август не сомневался в своем предположении. Но и он сам испытывает такую же жажду. Он — правитель великого государства. Он поднялся на вершину мира вопреки своему происхождению, вопреки друзьям и воинам. Теперь он здесь, во дворце на Палатинском холме. Клеопатра осталась далеко внизу. И ее следовало убить.

Император встал с постели, чувствуя страшную усталость.

Он никогда никого не любил, кроме Рима. Город нуждался в своем императоре.

18

Колдуны встретились в коридоре. Ауд смотрела на Хризату, опасно поблескивая серебристыми глазами. Жрица притворялась, будто ее ничто не интересует. Хризата заметила, что Усем вооружен. Его остро заточенный кинжал был изготовлен из странного металла, которого она раньше не встречала. Она улыбнулась псилу. Ее заклинания наверняка на него подействуют, он же мужчина. Ну а северянка ей быстро подчинится.

Усем бросил взгляд на Ауд. С тех пор как он впервые увидел ее возле спальни Августа, то немало размышлял об истинных целях сейдконы. Она казалась древней старухой, но в ней чувствовалась сила.

«Мы ее схватим, — прозвучал ее голос у Усема в голове. — Пусть никто об этом не знает. Мы сделаем все, объединившись. Ее нужно уничтожить. Мы здесь по одной и той же причине».

Усем пожал плечами. Что за фокусы? Неважно. Магия и подчинение чужого разума. Ему хотелось оказаться в Большом Цирке. Император отказался отдать Клеопатре ее детей, а зря. Царица разгневалась не на шутку.

Дверь открылась, и Усем вошел первым.

Август ждал их, одетый в церемониальную тогу, с позолоченным лавровым венком на голове. Рядом стоял Агриппа, которому явно было не по себе.

— Вы расположитесь вокруг императора, — сообщил полководец. — Каждый из вас будет защищать его от врага.

— От Клеопатры, — пробормотал Август.

— Да. Мои солдаты возьмут вас в кольцо. В Цирке будет полно легионеров. Опасности никакой. Она — обычная женщина.

Агриппа перевел взгляд на Хризату.

— Не забудь о той иллюзии, — напомнил он.

— При чем здесь иллюзия? — парировала она. — Он — муж царицы.

— Ты используешь Антония, чтобы привлечь Клеопатру, — улыбнулся Август дрожащими губами. Только бы присутствующие не заметили, как он нервничает. Скоро все закончится.

— И ты предлагаешь ее уничтожить? — осведомился Усем.

— Тебе незачем знать о наших планах, — ответил Агриппа.

— Нет, — произнес император. — Есть вещи, которые лучше хранить в тайне.

19

Над ареной кружила бабочка, привлеченная светом факелов. Она порхала и вытягивала усики, зависая над беспорядочной толпой.

Внизу собрались сотни тысяч людей, что-то распевавших и кричавших. Тепло их тел привлекло насекомое. Снаружи толкалась куча зевак. Горожане стремились подняться повыше, чтобы заглянуть сверху в Цирк и понаблюдать за схваткой зверей и бойцов.

Каждый из факелов казался бабочке сверкающим огненным озером.

Она опустилась ниже. Землю словно усеивали мириады звезд.

В подземных ходах под Римом царила темнота. Затаив дыхание, чтобы не чувствовать чересчур соблазнительного запаха крови, Клеопатра прижалась к липкой стене катакомбы. Она ощущала все камни сквозь простую тунику. Она надела ее, решив, что так проще будет спрятаться от чужих глаз. А теперь она похожа на служительницу, ухаживающую за животными.

Они на нее бросали подозрительные взгляды. В подземелье было мало женщин, а кожа Клеопатры излучала мистическое сияние.

— Кто ты, госпожа? — пробормотал уборщик навоза, благоговейно падая на колени, когда она проходила мимо.

Вместо ответа она сломала ему шею и бросила тело в кучу соломы. Она не могла допустить, чтобы он признал ее.

Бестиарии занимали отдельную часть подземелья. Царица улыбнулась, проходя мимо них. Гладиаторы сидели в клетках, закованные до поры до времени в цепи. Некоторым из них позволялось убивать зверей, с которыми они сражались. Для этой цели им предоставлялось оружие или противники-калеки. Других же посылали голыми на растерзание хищникам перед вопящими зрителями. Обреченный вид гладиаторов наполнил радостью темные закоулки души Клеопатры — те, что не принадлежали ей самой.

Она услышала медведей, ощутила их густой запах. В клетушке с грязным бассейном содержались уже знакомые ей крокодилы. Из загонов тигров несло козлятиной.

В Египте убийство льва или любого представителя семейства кошачьих каралось смертью. Подобное было возможно лишь после проведения строгих обрядов. В Риме дела обстояли иначе. Зверей не считали богами.

Или граждане империи ни о чем не догадывались.

Перед царицей медленно опускалось бледное перышко, подхваченное воздушным потоком. «Перо Маат»,[39]— промелькнула у нее мысль. Однако она понимала, что в нем не больше благодати, чем в обычном гусином пере. Вряд ли Клеопатра могла попросить помощи у Маат. Та взвешивала души и людские деяния, не позволяя воцариться хаосу или исфет. Клеопатра знала, что не пройдет испытания. Ведь Сохмет жаждала крови и являлась полной противоположностью Маат. Чаша весов опустилась бы, и налитое свинцом сердце отдали бы Пожирателю Душ — чешуйчатой твари с лапами льва, пастью крокодила и острыми клыками… Но все же Клеопатра прошептала короткую молитву в надежде на спасение.