Книга Лицо ее закройте - Филлис Дороти Джеймс

– Я подумал, что не заметил, когда пер­вый раз вспыхнул свет. Она ведь сказала, что должно быть две вспышки, ну, я и подож­дал маленько. Потом подумал, лучше уж я попытаю судьбу. Смысла не было тянуть. Я и так уж слишком далеко зашел, глупо отступать. Пусть убедится, что я не наврал. Тридцать фунтов раздобыть – дело нешу­точное. Взял сколько смог со счета на по­чте. Там только десять было. Дома кое-что было – собирал на новый телевизор. При­хватил и эти деньги, а еще заложил часы в Кэннингбери. Хозяин магазинчика уви­дел, что я сам не свой, и дал мне мень­ше, чем они стоят. И все-таки у меня было достаточно, чтобы она заткнулась. Приго­товил для нее расписку. После нашего скан­дала в конюшне не хотел рисковать. Я так решил – отдам ей деньги, заставлю ее рас­писаться и отчалю домой. А если еще раз попробует со мной шутки шутить, припуг­ну, что подам на нее в суд за вымогатель­ство. Тогда-то мне расписка и пригодит­ся, я, конечно, не думал всерьез, что до этого дело дойдет. Ей просто нужны были деньги, а потом она оставит меня в покое. Какой смысл еще раз ей пытаться меня выставить?! Не могу я деньги раздобывать по первому свистку, она это прекрасно знает. Наша Салли была неглупой девчонкой. Дверь была отперта, как она и говори­ла. Я прихватил с собой фонарик, так что без труда нашел лестницу и поднялся к ней наверх. Она еще днем показала мне доро­гу. Я в два счета сориентировался. В доме стояла гробовая тишина. Точно все вымерли. Дверь в комнату Салли была закрыта, из замочной скважины и из-под двери свет не пробивался. Я удивился. Подумал – сту­чать или нет, но побоялся шуметь. Так тихо было, что мороз по коже продирал. Все-таки я открыл дверь и тихонько позвал ее. Она не ответила. Я пошарил фонариком по ком­нате. Она лежала на постели. Сначала я решил, что она спит, – ну, вроде как от­срочку смертельному приговору дал. Подумал, может, на подушку положить деньги, а потом решил: какого черта? Ведь это она просила меня прийти. Ее забота – сидеть и ждать меня. К тому же хотел поскорее выбраться из этого жуткого дома. Не знаю, когда я понял, что она и не спит вовсе. Подошел к постели. Вот тут-то меня и шарахнуло: ба, она мертва! Странное дело, почему оши­биться нельзя в таких вещах. Понял, что она не заболела и не потеряла сознание. Салли была мертва. Один глаз закрыт, а другой чуть-чуть приоткрыт. Она словно смотрела на меня, и я закрыл веко левой рукой. Не пойму, почему я дотронулся до нее. Глупость какая-то. Просто решил закрыть ей глаз. Простынку ей подоткнули под са­мый подбородок, точно кто-то хотел, что­бы ей уютнее было. Когда поправлял про­стыню, увидел, что у нее на шее синяк. До того слово «убийство» не приходило мне в голову. А когда до меня дошло, я со­всем перепугался. Мне бы сообразить, что работа сделана правой рукой и что меня никто не заподозрит, но, когда душа в пятках уже ничего не соображаешь. В руках ведь у меня фонарик был, так вот, меня такой колотун взял, что вокруг ее головы маленькие пятна света заскакали. Не мог дрожь унять. Пытался успокоиться, решить, что же мне делать теперь. Потом сообразил – она мертва а я в ее комнате с пачкой денег. Дураку ясно, что обо мне подумают. Главное – унести ноги. Не помню, как у двери очу­тился, но не тут-то было. Услышал в ко­ридоре шаги. Тихие шаги. Может, у меня уши заложило. До того взвинчен был что слышал только, как сердце колотится В ту же секунду замкнул дверь и прислонился к ней, сдерживая дыхание. С той стороны остановилась женщина. «Салли! Ты спишь, Салли?» – спросила она тихонько. Уж не знаю, кто это был, но она зря рассчиты­вала, что Салли ее услышит. Может, она и не больно хотела, чтобы та ее услышала. Я гадал над этим уже потом, а тогда не стал ждать. Начнет барабанить в дверь, разбудит мальчишку или поймет, что что-то стряслось, и поднимет весь дом на ноги. Надо сваливать. Я, к счастью, всегда в форме, высоты не боюсь. Да там и не так уж высо­ко. Вылез из бокового окна, его деревья при­крывают, за сточную трубу держаться мож­но было. Руки не поцарапал, да и в кедах легко было цепляться за трубу. Напосле­док, правда, сорвался, вывихнул лодыж­ку, но в тот момент даже не почувствовал. Стремглав бросился к деревьям, потом обер­нулся – комната Салли была по-прежнему в темноте, вроде бы я был в безопасности.

Я припрятал свой велосипед в живой из­городи у газона, а когда нашел, скажу вам, обрадовался до смерти. Только на велоси­педе я понял, что вывихнул ногу. Не мог нажать на педаль. И все-таки поехал. При­нялся думать, что мне делать. Нужно али­би. У Финчуорти инсценировал катастро­фу. Совсем нетрудно было. Там есть ти­хий отрезок дороги, по левую сторону – стена. Я со всего размаха врезался в нее, переднее колесо погнулось. Потом порезал перочинным ножом шину. О себе беспо­коиться не надо было. Я и так смахивал на жертву катастрофы. Лодыжка распухла, чувствовал себя погано. Видно, недавно дождик шел, убей меня бог не заметил, хотя промок и продрог. Пришлось, конечно, попыхтеть, пока я доволок велосипед до Кэннингбери, домой попал около двух ночи. Старался не шуметь, так что оставил ве­лосипед в палисаднике. Боялся разбудить миссис Проктор до того, как переставлю часы внизу – их у нас двое. В спальне-то нет ни будильника, ни простых часов. Я обычно завожу каждый вечер свои золо­тые наручные и кладу на тумбочке у посте­ли. Если бы удалось войти, не разбудив жену, все было бы в порядке. Но не везло мне! Она, видно, не спала и прислушивалась, потому что подошла к лестнице и позвала меня сверху. Тут уж терпение мое лопну­ло, я заорал, чтоб немедленно ложилась, я скоро поднимусь. Послушалась – она всегда слушается, – но я-то знал, что очень ско­ро она вниз пожалует. Все-таки какое-то время я выиграл. Пока халат свой нацепит да спустится в шлепанцах по лестнице, я переведу часы на двенадцать ночи. Ей, видите ли, обязательно надо меня попоить чаем. Я-то дергался, как бы мне ее в постель от­править, пока городские часы не пробили два часа ночи. И как она не заметила мой жуткий вид! Все-таки мне удалось прогнать ее назад в спальню довольно скоро, и она успокоилась. А уж мне-то было не по себе, доложу я вам! Не дай бог вторую такую ночь пережить! Можете что угодно говорить о нас и о том, как мы относились к Салли. Но она не очень-то с нами бедовала, сдается мне. Нашла сука себе могилу.

Он выкрикнул грязное слово, а потом еще что-то пробормотал – может, изви­нения – и закрыл лицо своей жутковатой правой рукой. Какое-то время все молча­ли, потом Кэтрин сказала:

– Вы не приходили на дознание. Нас это удивило, но кто-то сказал, что вы не­здоровы. Боялись, что опознают? Но вам была известна причина смерти Салли, и вы понимали, что вы вне подозрений.

Пока Проктор рассказывал о своих при­ключениях, он очень волновался, отчего говорил легко и свободно. А теперь надо было оправдываться, и он снова ощетинился и стал грубить.

– Почему это я должен был идти? Да я чувствовал себя неважно, не до разговоров было. Я-то знал, отчего она умерла. По­лиция нам свою версию изложила – в вос­кресенье утром прислала ко мне парня. Он долго не тянул, сразу спросил, когда я ее в последний раз видел, ну, а у меня все уже готово. Вы небось считаете, что я должен был выложить ему все начистоту. Нашли дурака! Салли, пока жива была, помучила нас изрядно, ну а теперь от нее, мертвой я не хотел неприятности иметь. Не считав нужным свои личные дела на всеобщее обо­зрение в суде выставлять. Как вам объяс­нить? Люди ведь все выворачивают.