Книга Тайна - Уилки Коллинз

— Мне кажется, что осматривание этого ящика будет пустою потерею времени. Каким родом вещь, которую не раскрывали с 1760 года, может помочь нам раскрыть тайны мистрисс Джазеф и Миртовой комнаты?

— А как ты знаешь, что с тех пор не раскрывали его? — спросил Леонард. — Разве эта печать не могла быть приложена снова кем-нибудь гораздо позже 1760 года? Ты, впрочем, можешь об этом лучше судить, так как ты в состоянии рассмотреть, есть ли какая-нибудь надпись на ленте или какой-нибудь знак печати, по которым можно бы вывести заключение?

— На печати ничего нет, кроме цветка, похожего на незабудку. На ленте я не вижу даже следа чернил… Каждый до меня мог открыть этот ящик, — продолжала она, без труда подымая крышку, — потому что замок совершенно не держит, и дерево крышки так сгнило, что я с нею вместе оторвала замок.

По осмотре ящика в нем оказалось много бумаг. На верхнем пакете были написаны слова: «Издержки по избранию. Я был выбран четырьмя голосами. Цена каждому — пять фунтов стерлингов. Д.А. Тревертон». На следующем пакете не было никакой надписи. Розамонда раскрыла его и прочла на первой странице: «Ода в день рождения, почтительно поднесенная Меценату нового времени в его поэтическом уединении в Портдженне». За этим нашлись старые записки, старые пригласительные билеты, рецепты и листки из молитвенника, — все это, перевязанное веревочкой. Наконец в самом углу ящика, лежал тонкий лист бумаги, на одной стороне которого не было ничего написано. Розамонда взяла его, повернула на другую сторону и увидела несколько линий, проведенных чернилами и подле них различные буквы. Розамонда, описав мужу все найденные бумаги, описала и последнюю, и он объяснил ей, что эти линии и буквы представляли собою какую-нибудь математическую задачу.

— Шкаф от книг ничего не объяснил нам, — сказала Розамонда, снова укладывая бумаги в ящик. — Что ж, приступим теперь к письменному столу, стоящему у камина?

— Какова его наружность?

— Внизу его по два ящика с каждой стороны, а крышка идет скатом сверху вниз, наподобие бюро.

— Открывается ли эта крышка?

Розамонда подошла к столу, осмотрела его пристальнее и попробовала поднять крышку.

— Открывается, — сказала она, — потому что я вижу в ней место для ключа. Но она заперта, так же как и все ящики.

— Нет ли ключа хоть в каком-нибудь из них? — спросил Леонард.

— Ни одного. Но крышка держится так слабо, что ее можно легко поднять, как я подняла крышку маленького ящика, только для этого нужны руки сильнее моих. Я тебя подведу к столу, и, может быть, крышка эта уступит твоей силе, если не уступает моей.

Она положила руки Леонарда под выступ, образуемый крышкой. Он употребил все свои силы, чтобы поднять ее, но на этот раз дерево было здорово, замок держался крепко, и все усилия Леонарда оказались напрасными.

— Не послать ли за слесарем? — спросила Розамонда с движением досады.

— Если стол так хорош, что его жалко портить, то, конечно, нужно, — отвечал Леонард. — В противном случае, отверткой и молотком очень легко отворить и крышку, и ящики.

— Если так, то жалко, что мы не захватили с собой этих инструментов, потому что все достоинство стола заключается в тайне, которую, может быть, он откроет нам. Я до тех пор не буду спокойна, покуда мы не узнаю, что в нем лежит.

Проговорив это, Розамонда взяла за руку мужа и повела его снова к дивану, на котором он сидел. Проходя мимо камина, Леонард наступил на каменную решетку его и, почувствовав что-то под ногами, инстинктивно протянул руку. Она коснулась мраморной дощечки с барельефными изображениями, вставленной в середине камина. Тут Леонард остановился и спросил, до какой это вещи коснулась его рука.

— Это скульптурная работа, — отвечала Розамонда, — которой я сначала не заметила. Она невелика и не имеет по-моему, ничего привлекательного; как мне кажется, они изображает…

Леонард перебил ее.

— Постой, — сказал он, — я хочу попытаться, не угадаю ли я сам; я хочу попробовать, не узнаю ли я пальцами, что на этой дощечке изображено?

Он со вниманием провел руками по барельефу (между тем как Розамонда с живейшим любопытством следила за малейшими его движениями), подумал немного и сказал:

— Кажется, что здесь, на правой стороне, изображен сидящий человек, а на левой — утесы и деревья, очень круто вырезанные?

Розамонда нежно посмотрела на него и, тихо улыбнувшись, сказала:

— Бедный мой друг! Твой сидящий человек — миниатюрная копия с знаменитого изображения Ниобеи[12]с ребенком; твои скалы — изображения туч; твои деревья — стрелы, пущенные каким-нибудь невидимым Юпитером, Аполлоном или другим языческим богом. Ах, Лэнни, Лэнни! Ты не можешь доверяться своему осязанию так, как доверяешься мне!

Тень досады пробежала по лицу Леонарда, но она мгновенно исчезла, как только Розамонда снова взяла его за руку и повела к дивану. Он тихо привлек ее к себе, поцеловал в щеку и сказал:

— Да, твоя правда, Розамонда. Единственный друг, не изменяющий мне в моей слепоте, — это моя жена.

Заметив, что Леонарду взгрустнулось и угадав инстинктом женской привязанности, что он задумался о тех днях, когда еще наслаждался чувством зрения, Розамонда поспешила снова повернуть разговор на Миртовую комнату.

— Что теперь осматривать, мой милый? — спросила она. — Шкаф мы осмотрели, со столом надо повременить; нет ли еще здесь какой-нибудь мебели с ящиками?

Она с недоумением огляделась вокруг себя, потом пошла опять в ту часть комнаты, где стоял камин.

— Лэнни, проходя только что с тобою, я заметила здесь еще кое-что, — сказала она, приближаясь к стороне камина, противоположной той, где стоял письменный стол.

Она взглянула пристальнее и открыла в темном углу, в тени, падавшей от камина, маленький столик, сделанный из черного дерева, — самая невзрачная и бедная вещь, которая только была в комнате. Розамонда ногой толкнула его к свету; столик с треском покатился вперед на тяжелых, старомодных колесах.

— Лэнни, я нашла один стол, — сказала молодая женщина, — это ничтожная, бедная вещь, брошенная в углу. Я выдвинула его к свету и нашла в нем ящик. — Потом, замолчав на минуту, попробовала выдвинуть ящик, но он не поддавался.

— Еще замок! — вскричала она с досадой. — Даже этот ничтожный столик — и тот против нас!

И Розамонда сердито толкнула его рукою. Столик покачнулся на непрочных ножках и упал на пол, но так тяжело, как упала бы вещь вдвое больше его, упал с шумом, который раздался по всей комнате и который эхо пустой комнаты повторило несколько раз.