Книга Темное дело - Оноре де Бальзак

ЭПИЛОГ

Покойный маркиз де Сен-Синь истратил все свои сбережения, а также сбережения родителей на покупку роскошного особняка на улице Фобур-дю-Руль, который был им присоединен к большому майорату, служившему основою для его пэрства. Тогда стала понятна причина несносной скаредности маркиза и его родителей, которая часто так огорчала Лорансу. После приобретения особняка молодая маркиза, жившая в своем имении и копившая там деньги для детей, предпочитала проводить зимы в Париже, тем более что ее дочь Берта и сын Поль достигли того возраста, когда надо было позаботиться об их образовании. Маркиза де Сен-Синь мало выезжала в свет. Муж не мог не понимать, как глубока печаль, живущая в ее сердце, но он выказывал по отношению к жене самую чуткую деликатность и до конца жизни остался верен своей единственной любви. Этот достойный человек, одно время недостаточно ею оцененный, в последние годы встречал со стороны благородной дочери Сен-Синей такую же любовь, какую сам питал к ней, — словом, муж Лорансы был вполне счастлив. Лоранса жила главным образом интересами семьи. И в Париже не найдется другой женщины, которую так любили бы ее друзья и так уважали все окружающие. Бывать в ее доме почитается за честь. Кроткая, снисходительная, умная, а главное — простая, она нравится всем избранным натурам, она притягивает их, несмотря на свою затаенную скорбь; но каждый словно оберегает эту столь сильную женщину, а сознание тайного покровительства и придает, быть может, дружбе с ней особую привлекательность. Ее жизнь, полная страданий в юности, на склоне лет становится ясной и безмятежной. Горести ее всем известны. Никто не спрашивает у нее, чей портрет работы Робера Лефевра, с тех пор как погиб Мишю, висит в гостиной, являясь ее главным и траурным украшением. Лицо Лорансы приобрело зрелость с трудом взращенного плода. Какая-то сосредоточенная гордость украшает ныне это страдальческое чело. К тому времени, когда маркиза стала принимать в Париже, ее состояние, приумноженное благодаря закону о возмещении убытков, давало ей до двухсот тысяч франков ренты, не считая жалованья, получаемого мужем. К Лорансе перешли миллион сто франков, оставленные Симезами. С тех пор она тратила по сто тысяч франков в год, а остальное откладывала на приданое Берте.

Берта — живой портрет матери, но без ее отваги и смелости; дочь унаследовала утонченность и остроумие матери, но она «больше женщина», как с грустью говорит Лоранса. Маркиза не хотела выдавать дочь замуж, раньше чем ей исполнится двадцать лет. Семейные сбережения, которыми осмотрительно распоряжался старик д'Отсэр, были, при падении ренты в 1830 году, помещены в фондовые бумаги и составили приданое Берты; они приносили в 1833 году, когда девушке исполнилось двадцать лет, около восьмидесяти тысяч франков дохода.

В это время княгиня Кадиньян, решившая женить своего сына, герцога де Мофриньеза, познакомила его с маркизой де Сен-Синь. Уже несколько месяцев, как Жорж де Мофриньез три раза в неделю обедал у маркизы, сопровождал ее с дочерью в Итальянскую оперу, гарцевал около их коляски во время прогулок в Булонском лесу. Для обитателей Сен-Жерменского предместья было ясно, что Жорж влюблен в Берту. Но никто не мог решить: маркизе ли де Сен-Синь хочется сделать свою дочь герцогиней, а потом и княгиней, или же это княгиня зарится на богатое приданое для своего сынка; знаменитая ли Диана противится намерениям провинциального дворянства или же провинциальное дворянство страшится дурной славы г-жи де Кадиньян, ее склонностей и расточительного образа жизни. Боясь повредить сыну, княгиня сделалась набожной, стала скрывать свою интимную жизнь и проводила летние месяцы в Женеве, где арендовала виллу.

Однажды у княгини де Кадиньян сидели председатель совета министров де Марсе, ее прежний любовник, и маркиза д'Эспар. В тот вечер княгиня видела де Марсе в последний раз: он вскоре умер. Здесь находились также помощник статс-секретаря кабинета министров, два посланника, два знаменитых оратора из палаты пэров, старики герцоги де Ленонкур и де Наваррен, граф де Ванденес с молодой супругой и д'Артез; они представляли собою довольно странное общество, однако состав его объяснялся очень просто: надо было исхлопотать у премьер-министра пропуск для князя де Кадиньяна. Де Марсе, не желавший брать ответственность на себя, приехал сообщить княгине, что он передал это дело в верные руки. В тот же вечер окончательный ответ им должен был привезти некий многоопытный политический деятель. Доложили о приезде маркизы де Сен-Синь с дочерью. Лоранса, политические убеждения которой оставались непоколебимыми, не только удивилась, но была возмущена, застав самых выдающихся представителей легитимизма из обеих палат за шумной беседой с премьер-министром короля, которого она называла не иначе как герцогом Орлеанским. Де Марсе горел особенно ярко, как светильник, готовый угаснуть. Здесь он с удовольствием забывал обо всех треволнениях политики. Маркиза де Сен-Синь мирилась с присутствием де Марсе так же, как австрийский двор, говорят, мирился тогда с Сент-Олером: за светским человеком она старалась не видеть министра. Однако, когда лакей доложил о графе де Гондревиле, она вдруг вскочила с места словно ужаленная.

— Прощайте, сударыня, — сухо сказала она хозяйке.

Лоранса вышла вместе с дочерью, соображая, через какие комнаты пройти, чтобы не встретиться с этим человеком, сыгравшим столь роковую роль в ее жизни.

— Вы, кажется, сейчас расстроили женитьбу Жоржа, — шепнула княгиня своему давнему возлюбленному.

Бывший арсийский чиновник, бывший представитель народа, бывший термидорианец, бывший трибун, бывший государственный советник, бывший сенатор Империи и граф, бывший пэр Людовика XVIII и нынешний пэр раболепно склонился перед хозяйкой дома.

— Не бойтесь, сударыня, с князьями мы не воюем, — пошутил он, садясь подле нее.

В свое время Мален пользовался благоволением Людовика XVIII, которому весьма пригодилась опытность бывшего сенатора. Мален помог свергнуть Деказа и усиленно поддерживал правительство Виллеля. Холодно встреченный Карлом X, он, как и Талейран, перешел в ряды недовольных. Начиная с 1789 года он имел счастье служить одиннадцати правительствам и теперь был в великой милости у двенадцатого, которому, конечно, изменит, как изменял предыдущим. Но вот уже больше года, как он порвал узы дружбы, связывавшие его с самым знаменитым нашим дипломатом. Именно в этот вечер, говоря о великом дипломате, он сострил:

— Знаете, почему он настроен столь враждебно к герцогу Бордоскому? Потому что этот претендент слишком молод...

— Вы тем самым даете молодежи довольно странный совет, — возразил ему Растиньяк.

Де Марсе, помрачневший после слов княгини, не отзывался на эти шутки; он недружелюбно поглядывал на Гондревиля и, видимо, не желал вступать в разговор, дожидаясь, чтобы старик, имевший привычку ложиться рано, уехал. Все гости, бывшие свидетелями ухода г-жи де Сен-Синь и догадывавшиеся, почему именно она ушла, молчали, как и де Марсе. Гондревиль не узнал маркизы и удивлялся, почему все так сдержанны; но и житейский опыт, и политические нравы развили в нем такт, к тому же он был человек умный: он решил, что его присутствие стеснительно, и вскоре уехал. Де Марсе стал у камина и, погруженный в глубокую задумчивость, смотрел вслед медленно удалявшемуся семидесятилетнему старику.