Книга Похититель вечности - Джон Бойн

— Вряд ли это неизбежно, гражданка, — сказал Том, внезапно появляясь в дверях. Мы с Терезой вздрогнули. — Привет, Матье, — холодно сказал он, на сей раз опустив «дядя». — Что привело тебя в Париж? Я–то думал, мы тебе отвратительны.

Я с удивлением посмотрел на Терезу, прежде чем перевести взгляд на него.

— Ты не знал о моем приезде? — спросил я. — Я был уверен, что…

— Он приехал, потому что беспокоится за тебя, — сказала Тереза. — Даже в Англии понимают, что здесь сейчас происходит. Они не так далеки от всего этого, как ты считаешь.

— А происходит вот что, — раздраженно сказал мой племянник. — Мы победим. Робеспьер сейчас вдохновлен как никогда. Он намеревается создать союз даже с теми, кто ранее выступал против него. Он станет единственным вождем, помяните мое слово.

— В этой обстановке? — завопила Тереза. — Ты обманываешь себя! Сейчас сама природа жизни заставляет не доверять никому у власти. Он закончит жизнь на плахе в тот же миг, когда чего–то добьется. И это будет ему воздаянием. И тебе тоже, если не будешь осторожен!

— Не говори глупостей, — сказал Том. — Он слишком силен. В конце концов, у него есть армия.

— Армии уже все равно, — закричала она, схватившись за живот и шатаясь от боли. — Мы должны уехать из Парижа. Нам нужно бежать, всем нам. Матье может взять нас с собой, правда? Вы можете увезти нас в Лондон. Ты же видишь, в каком я состоянии, — добавила она, показывая на свой раздувшийся живот, и добавила твердо: — Я хочу уехать до того, как родится ребенок.

Я пожал плечами:

— Полагаю, что могу, — сказал я, понимая, что это далеко не так просто, как она говорит. Тома еще нужно убедить.

— Я никуда не поеду, — сказал он. — Ни в коем случае.

Спор между этими упрямцами продолжался некоторое время. В итоге я ушел, сказав, что вернусь через несколько дней — посмотреть, как она, но я не могу задерживаться дольше. Я уверил Терезу, что она может поехать со мной в Англию, если захочет, но она заявила: что бы ни случилось, она не оставит Тома. Похоже, перед лицом любви все ее прежние революционные убеждения перестали иметь значения.

Через несколько дней Робеспьер, а вместе с ним и Том, предпринял атаку на бывших друзей и соратников — тех, кто все еще был у власти в Париже. Он заявил, что эти люди пытаются подорвать деятельность Республики и потребовал, чтобы Комитет общественного спасения и Комитет общественной безопасности, членом которых он состоял и сам, были уничтожены, и взамен созданы новые органы. Сперва требование это не получило особого отклика со стороны членов комитетов, но всех изумили его заносчивость и бесстрашие, его глупость; я лично присутствовал в Якобинском клубе[65]в тот вечер, когда он повторил свои обвинения и требования.

— Ты дурак, — прошипел я Тому, схватив его за руку, когда он проходил мимо меня к дверям. — Этот человек только что подписал себе смертный приговор. Как ты этого не понимаешь?

— Пусти, — сказал он, оттолкнув меня, — если не желаешь, чтобы я тебя арестовал на месте. Ты этого хочешь, Матье? Тебя завтра же могут казнить, если я распоряжусь.

Я отступил и покачал головой, ужаснувшись безумию, сверкнувшему во взгляде моего племянника, этого простого пехотинца Революции. И мне стало больно, я не удивился, когда спустя сутки были произведены аресты. Несколько революционных лидеров попытались покончить с собой раньше, чем до них доберется гильотина, но преуспел только один, Леба. Брат Робеспьера Огюстен выпрыгнул из окна, но лишь сломал бедро, неуклюжий болван. Парализованный революционер Кутон[66]сбросился вниз с каменной лестницы и застрял, не имея возможности бежать, а его инвалидное кресло посмеивалось над ним с верхней ступеньки, когда пришли солдаты. Герой Тома, сам Робеспьер приставил пистолет к голове, но ему удалось лишь прострелить себе нижнюю челюсть, так что последние сутки его жизни были наполнены мучительной болью. Перед его глазами беспрестанно струилась кровь — подобно тем кровавым потокам, что ранее проливал он.

Тереза настояла на том, чтобы в утро казни отправиться на площадь Согласия. Я ломал голову, пытаясь придумать, как спасти племянника, но понимал — ничего нельзя сделать; он обречен. Когда возок въехал на площадь, я вспомнил те дни, когда мы впервые появились в этом городе: Том был тогда почти так же невинен, как его нерожденный ребенок сейчас, — и вспомнил людей, которых здесь обезглавили, в том числе и того, с которого все началось, — Людовика XVI.

Пока тележка ехала сквозь толпу, люди бесновались, требуя крови своего бывшего героя, который сидел спереди повозки и орал на них, как безумец; лицо его было разворочено пулей. Он цеплялся за борта и метался из стороны в сторону, как дикое животное, визжа так, что глаза у него вылезали из орбит. Вокруг него произрастали семена, что он посеял. В воздухе витала жажда крови, которой он заразил Францию. Позади него, с отвращением глядя на людей, во имя которых он стал революционером, мужественно сидел мой племянник Том. Тереза рыдала; я испугался, что она родит прямо сейчас. Я пытался убедить ее уйти, но она отказалась. Что–то заставляло ее дожидаться конца, увидеть естественный финал, и никакие мои доводы не могли поколебать ее решимости.

Робеспьер взошел на эшафот первым; когда он дошагал до помоста, самодельный жгут, которым ему подвязали челюсть, был сорван, и его пришлось силой тащить на плаху. Его крики и визг становились все более бессвязными, пока их не пресекла гильотина. Том же, напротив, оттолкнув своих стражей, сам положил голову на плаху, и через секунду она оказалась в корзине рядом с головой Робеспьера.

Площадь ликовала: казнили бывшего вождя, — и практически никто не обратил внимания на судьбу Тома, кроме Терезы и меня. Сердца наши сжались, когда скатилась его голова. Париж провонял кровью. Мне казалось, что даже Сена стала красной от внутренностей так называемых граждан. Мы с Терезой отплыли в Англию раньше, чем остыло тело моего племянника, — прочь от Революции, прочь от города смерти, оставив там нашего падшего, кровожадного мальчика.