Книга Млечный Путь № 2 2020 - Павел Амнуєль

и боль по утерянной любви, мечта о всеобщем счастье - вот и все его ресурсы, и они вполне извиняют недостаточную осведомленность не только в вопросах классической философии, но и в отношениях между людьми. По крайней мере, я его сразу понял и сразу за все простил. И сбежал-то я, скорее всего, благодаря его смерти. Может быть, мне только так казалось, но именно в тот вечер всю охрану вызвали в главный корпус, за стеной никто не следил, и трудно было выдумать лучший момент для побега.

И что был за вечер! Не вечер, а приглашение на бал! Как не сотворить что-то решительное, как было не сбежать? Небывалый закат поразил Москву, конец зимы напомнил в феврале о мае. Небо словно поднялось и дало миру вздохнуть шире и глубже, чем обычно. Весь день солнце играло с облаками в прятки, и Андрей умер как раз в те минуты, когда оно окончательно закатывалось за дом. Мы смотрели в окна и не заметили, как двойная тьма легла на город и на палату. Его не успели начать откачивать, было слишком поздно, когда сообразили... Точно прощальные цветы, разбросанные по тумбочке и кровати листы с разноцветными текстами, сколько злорадства и глупых шуток над сумасшедшим вызвали они у медбратьев, заворачивавших тело в черный хрустящий полиэтилен. К счастью, листы не забрали, на тумбочку кинули. Я их только ровно сложил, не знаю, что потом с ними случилось. Я быстро оделся и беспрепятственно вышел на свежий воздух. Пока шагал по дорожке, голова кружилась скорее от страха быть пойманным, чем от непривычки, и каждый шаг отдавался ударом в сердце. Но когда уже свернул к кустам, волнение пропало, все было ясно и просто. Забор - фантазию великого Врубеля - уже начали ломать, временную сетку накануне порвали пьяные рабочие (как-никак подступало двадцать третье февраля), и я легко оказался среди трамваев, хотя к тому времени все трамваи уже убрали, остались рельсы, мерцающие и не залитые асфальтом.

Я добрался до вокзала и всю ночь менял скамеечки, переходил из зала ожидания к бистро и обратно. Наконец меня вычислили, с последними самыми хитрыми бомжами вытолкали на улицу, и я двинулся в центр.

Серым рассветом я шел по захваченной бандитами стране, шел по своему городу, и он смотрел на меня, сомневаясь, простить или попросить прощения. Но в чем может быть виноват город? Не обижайся на него! А если и обиделся, помирись. Весной ли, летом, зимой, а лучше осенью, сухой и осыпающейся, приди рано, на восходе или когда город еще предвкушает восход, часов в семь утра, и пройдись по голым улицам, тихим и свободным. Дома стоят и ждут. Неподвижные и глазастые, они всеми окнами смотрят на тротуары и провожают одинокую машину или путника. Им есть, чего ждать, они разговаривают с историей, и нам не понять их долгих разговоров. Переулки скользят, взбираясь и падая, вливаются один в другой, большие улицы принимают их и бегут вперед, дальше и дальше, им еще далеко до проспектов, но не обидчивые, они никому не скажут, что видели тебя, они не предадут, они добрые. И ты увидишь город, и помиришься с ним. Но, пожалуйста, не жди девяти часов, когда, всклокоченное, потянется из недр метро шуршащее разнообразие, занятое и усталое! Тогда город прячется, и лучше с ним не разговаривать. Непривычный к толпе, я заметался между прохожими, но быстро взял себя в руки и, подгоняемый первыми каплями дождя, на полтора часа обосновался в "Макдональдсе". Я поставил рядом с собой не выброшенный пустой стаканчик, и меня не выгоняли. Аромат выпитого кофе будил аппетит и воображение, я попытался задержаться на последнем, и тут ни с того ни с сего в голове всплыл номер телефона старого-старого знакомого.

...Зависнув у Митюхи, не то чтобы друга, но когда-то однокурсника по Университету, теперь алкаша и бродяги, снимавшего раздолбанную однушку в неуловимой для честного туриста дыре между Лихоборами и Коровино, выдававшего ее за свою, и как потом оказалось, не платящего уже больше трех или даже семи месяцев, я приоделся во что-то непотребное, хотя вполне человеческое, а именно пальто и шляпу, по свежим Митюхиным связям устроился дворником на Петровско-Разумовский рынок и начал плавно приходить в себя. Возвращайся, друг мой, возвращайся, - говорил я себе. Время послушалось и пошло вспять. Одинокий цветок на окошке требовалось раз в три дня поливать, иначе он сникал и грозил засохнуть, Митюха притаскивал затуманенных травкой и пивом друзей, поклонников Кастанеды и Егора Летова. Обкуренные, они садились на пол в круг и обсуждали "Смысл истории" Ясперса, потом все радовались, что окно выходит на глухой задний двор, и, сдвинув цветок, по очереди в окно блевали. Я тоже участвовал в спорах, но не блевал, потому что не курил и не пил. Вообще, время тянулось весело. Резинка уже надорвана, а тянется, тянется, и вдруг раз... - и все возвращается. Да, и вчера вернулся с автосервиса Паша, друг-Опелевед, критик-фрилансер. Как он только ни чинил свой Кадетт, уж все жиклеры на карбюраторе помнит, и коробка на подходе, на одной пятой без задней ездит, а тут еще стекло разбили и три буквы на капоте вывели. "За что?" - спрашиваем. - "Да ни за что,- говорит, - приклеил надпись "Спасибо пра-пра-пра-пра-прадеду за великую победу над Наполеоном!" Я же прошлым нашим горжусь, а они битами, три буквы..." Ладно, простим обреченным, садись, друг, пей-ешь, говори-слушай умное, пока дождь на улице.

Нет ничего дороже, чем благородство большой задачи, которая окрыляет даже тех, кто не то что к мысли, а и к жизни-то едва причастен. Не догадывался Андрей, что понимал я его, философское образование - пусть только первый курс, - даже в психушке чаем и клоназепамом не пропьешь, не только он в университетах учился. Слава Богу, хватило мне сил сторониться прямого с ним общения, только карандашики и бумагу через сестричку подбрасывал.

...Искушенность в философствовании помогла мне запомнить основные узлы его "системы". Конечно, законченной системой там и не пахло, но масштаб замысла поражал воображение, и даже слишком, отчего могло показаться, что Андрей, - конечно, если отбросить мысли о сумасшествии, - ничего и не сказал и даже не хотел говорить, а оголенные амбиции завели его самоуверенность до странного эффекта присутствия внутри чего-то огромного. Я и сам сперва думал: "голый перебор, ничего кроме эффекта" - вокруг же клокотали настоящие безумные. Но постепенно убедился в обратном. Всякому безумцу в первую очередь требуется впечатление