Книга Игра на одевание - Алексей Викторович Макеев

матери человек.

Гуров позвонил по телефону:

– Анна Игоревна, у нас все в порядке.

Было слышно, как она выдохнула:

– Как вы? Как коллеги?

– Непобедимы. Целы и невредимы. Отоспимся – будем еще и красивы так, что словами не передать.

– А мы с Гришей половину «Читай-города» от нервов скупили. Он сейчас в «Красном и белом». Говорит, стыдно приходить к нам с пустыми руками. А я дочери конфеты «Волшебные бобы», как в «Гарри Поттере», несу. Купила себе настоящий костюм Мэйвис.

– Кого?

– Вампирши. Буду вурдалаком, раз научная карьера не удалась.

– Так уж и не удалась. Все наладится.

– Лев Иванович, а что тот человек?.. Остряк…

– Больше никому не причинит вреда.

– Главное, чтобы у этого панчмена не было боттлера, – улыбнулась она. – Простите, Лев Иванович. Вхожу в лифт.

– Кого не было, Анна Игоревна?

Связь прервалась.

– Анна Игоревна!

«Аппарат абонента временно недоступен», – процедил равнодушный голос. И Гуров набрал жену.

* * *

Беззаботно войдя в квартиру, Миль внезапно очутилась в непривычной темноте. Видимо, Соня переутомилась за день и уже спит. Вот только где мама? Уложив Соню, она обычно смотрит сериал в наушниках или варит суп на завтра. Может, по-прежнему обижается и просто не хочет выходить?

То, что предстало перед ее глазами в следующую секунду, сознание просто не могло вместить. Арина Юрьевна и Соня лежали на ледяном полу за прозрачной стеной между комнатой и балконом.

В кресле, стоявшем на пути к балконной двери, сидел давний друг семьи Ваня Фомин, который, направив пистолет на Миль, равнодушным голосом приказал ей:

– Садись.

Не отрывая глаз от родных, Анна опустилась в другое кресло.

– Хорошая девочка. Они еще живы. Но, если хочешь помочь им, поговорим.

Миль кивнула.

– Знаешь, почему я здесь?

– Нет, Ваня.

– Ян! – заорал он так, что она вздрогнула. – Я же просил! Анечка, соберись! Ты же не настолько плохой лингвист, как я о тебе думаю.

«Иван, Ян, Жан, Джованни, Джон, – вертелось у нее в голове. – Одно имя, фонетически изменившееся в испанском до далекого Хуана, а в эстонском – до неузнаваемого Юхана… Человек, уделяющий такое внимание этим соответствиям, наверняка ищет подобное везде. Английский Панч – тот же итальянский Поличинелло. Во Франции он стал…»

– Секрет Полишинеля – твое любимое выражение, потому что на самом деле ты Панч, маньяк, который воплощает древних шутов, в том числе марионетку с выпученными глазами и визгливым голосом, – наконец выдавила она.

– Не удержалась от гадости? – осклабился он. – За это тебя и выбрал. Язык как заточенная изувером бритва. Так похожа на мою мать – жалкую, обретавшую силу только в издевательствах надо мной школьную училку. Я прошел с ней все. Следы от ремня, метко брошенные окурки, вылитую на голову мочу, залитые капавшей из разбитого носа кровью тетрадки. Учись, не писайся, дай новый повод гордиться.

Гнев просочился на его лицо сквозь кожу. Рот скривился в улыбке готового заплакать ребенка.

– Мне очень жаль, – прошептала она.

– Тогда ты бы тоже ненавидела свою мать. Она деспот. И воспитывала бы дочь иначе, без ядовитых шуток, которые способны отравить жизнь другим.

– Ваня…

– Ян. Я исправил все номинации, которые моя дрянная мать мне дала. Ее фамилия была – Севина. Как, по-твоему, почему я втайне от нее поменял паспорт, придумав Фомина?

– Потому что в английском языке Фома – это Том. А тебя вдохновляет Том Скелтон, величайший острослов и маньяк.

– А ты не зря получила грант, смотри-ка!

– Это в большей степени заслуга студентов.

– Особенно Поповой. Жаль, ты не слышала, как она кричала. Как была готова отречься от тебя, сказать, что ты ничтожество, лишь бы больше не терпеть боль…

Лицо Миль исказилось горем.

– …которую я продолжал причинять.

– А как же Гримм?

– Яша учился в классе моей матери. Он был из неблагополучной семьи. Она его самозабвенно третировала. Вызывала к доске и спрашивала, пока он не начинал плакать. Высмеивала вложенные в старую тетрадь листочки, потому что новой нет. Стертые обложки. Давно короткие школьные куртку, штаны. Я использовал его как боттлера, который привлекает внимание тупых полицейских и обеспечивает музыкальное сопровождение. Его песни же неплохи, да? Как тебе баллады группы «Колпак»?

– Впечатлили. Спасибо. Я потому и решила, что он единственный преступник. Главный.

– Продолжаешь язвить? Такие, как Яшка, удобны присмотреть за безъязыкой пленницей, помочь сделать куклу из любопытной московской куклы, поджечь фермершу, которая возомнила себя папарацци из-за какой-то паршивой свадьбы… Как ты могла подумать, что он кукловод?

– Прости, панчмен, конечно же, ты. Его же еще называли «профессор».

– Ай, молодца! Прирожденный лингвист! А я вот всегда ненавидел филологию. Отсюда и убийства по фразеологизмам, которые мать заставляла учить. Сколько у меня еще идей было, знала бы ты! Я хотел заставить женщину стиснуть зубы, выдавить из нее улыбку, довести до кипения… И все это с тобой. Жаль, времени маловато. Мне надо уезжать в Англию. Сама знаешь, – он деловито поднялся, указав пистолетом на дверь ванной, – гранты, книги. Но в ванну кипяток я уже налил… Поторопись. Чем раньше я уйду, тем больше у пленниц балкона шансов очнуться от снотворного и остаться в живых.

Миль бессильно поднялась и на негнущихся ногах пошла к ванной. Когда они с Остряком проходили мимо входной двери, она распахнулась и, нагруженный пакетами из «Красного и белого», в квартиру беззаботно ввалился Гриша:

– Анна Игоревна! Соня! Смотрите, что у меня есть!

Мгновенно сориентировавшийся Фомин выстрелил. И вскрикнул. Потому что Анна Миль без колебаний бросилась на пистолет.

Где-то внутри обожгло, и боль растеклась по груди к рукам. Она перебирала ногами по полу, как по песку, понимая, что дышать очень нужно, но будто нет сил.

Совсем рядом, отраженные в зеркале шкафа-купе, боролись Фомин и Гриша. Остряк прижимал парня к полу, давя на шею железной ложкой для обуви. Гриша хрипел, пытаясь нащупать упавший рядом с Миль пистолет.

– Тише, мальчик, тише, – змеился голос мучителя. – Передай привет Поповой, говнюк.

Миль казалось, их тела сплелись в меркнущем зеркале и она сама уходит в какое-то зазеркалье. То ли Оля, то ли Алиса, то ли Яло. Главное – чтобы там не было мамы, Сони и Гриши. Чтобы человек, искалечивший их жизни, ушел…

Ей казалось, угасающее сознание будто услышало ее и стерло его из зазеркалья, потому что там вдруг появился надежный Гуров, который, придерживая ухом трубку, вызывал «Скорую помощь»:

– Женщина средних лет, пулевое ранение в грудь… Юноша, множественные удары, приходит в себя…

– А как же я? – прохрипел где-то в углу скорчившийся от боли Фомин.

– А у вас, дорогой мой, травмы, которые только украшают в изоляторе.

– Сука… Не докажешь ничего.

– Даже с уцелевшим ноутбуком Софьи Чубакиной, где есть ваши фото с Ольгой Вороновой, например? Мой коллега нашел его в единственном не тронутом пожаром месте. Ирония судьбы, не правда ли?

– Обхохочешься.

– Вы еще оцените, сколько шутников в полиции. И тюрьме.

Глава 7

Воскресенье

«Анну Игоревну прооперировали. Арина Юрьевна и Соня в порядке. Смотрим мультики». Гуров прочел сообщение от