Книга Люди без прошлого - Валерий Георгиевич Шарапов

то, что его преследуют.

И вдруг земля разверзлась под ногами. Поле полосовали овраги, но как их разглядишь в темноте? Он потерял равновесие, покатился. Какое ни есть, а спасение. Искры брызнули из глаз. Ну, никак не прокатиться мимо вросшего в землю булыжника! Удар был такой, что, казалось, треснула черепная кость. Но сознание удержалось в голове, впрочем, изрядно поблекло.

Падь оврага чернела перед глазами, он устремился в темноту, совершенно не представляя, куда ведет овраг. Кровь заливала лицо, но это не меняло планы. Надо уходить, пока работают ноги. Снова стреляли в спину — выстрел, второй… Он ничего не чувствовал, но если бы попали, то уже не бежал бы… Возможно, у преследователя кончились патроны. Но в таком состоянии с ним могли справиться и без оружия.

Павел спотыкался, переходил на шаг, чтобы отдышаться, снова ускорялся. Погони не было — давно бы догнали. Овраг петлял через поле, продолжался в лесу. Кроны сосен маячили над головой. Он выбрался наверх, шатаясь, двинулся к ближайшему кустарнику, повалился ничком. Сердце выскакивало из груди, зрение туманилось. Погони не было. Неужели? Он ощупал голову, взъерошил окровавленные волосы. Голова раскалывалась — сегодня, кажется, буквально…

На проселочной дороге, связывающей Плиевск с ближайшими деревнями, он поймал вяло ползущий «Москвич-400». Просто вышел на дорогу и не уходил, пока не уперся коленями в бампер. Пожилой водитель перепугался, хотел сбежать. Зрелище страшное — невменяемый мужик с окровавленной головой и блуждающим взором. Слово «милиция» немного упокоило.

— В город направляешься, товарищ? — прохрипел Павел, забираясь на заднее сиденье. — Вези меня в городскую больницу, пока я тут тебе весь салон кровью не уделал…

Он выдержал дорогу, ни разу не провалился в обморок. Добрел до приемного покоя, постоял, держась за стенку. Ахнула пробегавшая мимо медсестра Клара Георгиевна, подхватила уже падающее тело.

— Снова вы? Да что же такое с вами происходит, товарищ Болдин? С каждым разом все хуже и хуже… Люба, бегом сюда! — позвала она коллегу. — Помоги довести человека, пока он может передвигаться! Пойдемте, товарищ, — она сжала его локоть сильной рукой. — Ваше счастье, что доктор Якушев снова дежурит, он вас осмотрит…

Сознание ускользало, разъезжались ноги. Плохо помнилось, как его вели в процедурный кабинет. Болдин сидел на кушетке, клевал носом, перед глазами витало озабоченное лицо доктора. В открытую дверь заглядывали любопытные медсестры.

— И почему я уже ничему не удивляюсь? — бормотал доктор, осматривая рану. — Как вам это удается… Павел Викторович, если не ошибаюсь? Да, не ошибаюсь, вас скоро вся больница будет знать. Объясните, почему вас все время бьют?

— Работаю, Иван Денисович… — прошептал Павел. — Работа такая… Вы пропадаете, Иван Денисович…

— Я не пропадаю, — строго сказал Якушев. — Это у вас сознание пропадает и зрение отказывает, потому что нервы, боюсь, повреждены. Примите поздравления, Павел Викторович, у вас в голове дырка.

— Не может быть, вы, наверное, шутите, доктор…

— Сидите смирно, постараемся ее заделать, чтобы последние мозги не вытекли. Вы просто уникум, милейший. То ребра вам лечим, то плечо вправляем, а теперь прикажете голову латать? Ладно, не шевелитесь и не вздумайте заснуть, очень вас прошу. Клара Георгиевна, вы сюда понаблюдать пришли? Несите все, то нужно, не мне вас учить, будете помогать.

Гремели миски, струилась на голову теплая вода. Опасное место обеззаразили, доктор накладывал шов. Обезболивающий укол почти не действовал, но Павлу было плевать. Медики накладывали повязку на голову, она гудела, неслась по кругу, как веселая карусель.

Медсестра закончила свое дело и удалилась с гордо поднятой головой.

— Живы? — осведомился Якушев. — Пообещайте, Павел Викторович, что больше так делать не будете.

— Доктор, как я могу пообещать?

— Действительно, — улыбнулся врач, — наивная просьба. В вашем ведомстве все такие вредные? То Константин Юрьевич, который вел себя подчас просто вызывающе, игнорируя процедуры, то вы… Простите, — смутился доктор, — ляпнул, не подумав. Сожалею о том, что случилось с товарищем Микульчиным. Когда сказали — не поверил. Прийти на похороны не смог, не моя вина — полдня проводил сложную операцию, после которой был буквально выжат. На следующий день приехал на могилу, положил цветы. Хороший был человек, если забыть его наплевательское отношение к собственному здоровью… Надеюсь, к вам это не относится? Очень жаль, Павел Викторович, но отпустить вас не могу. Совесть советского врача не позволит. Нужно провести обследование, сделать рентген, просто понаблюдать вас в течение пары дней. И это даже не обсуждается. С головой не шутят. Мне жаль, но примите реальность во всей ее безжалостности. Сейчас сестра проводит вас в палату, получите белье, больничную одежду — и давайте не выделываться, ладно? Завтра утром я позвоню вашему начальству, сообщу неприятные известия.

Крепкая медсестра довела его до палаты на втором этаже. Больница уже спала, горело дежурное освещение. Палата была одноместная, чем-то напоминала одиночную камеру.

— Снимайте куртку, вешайте в этот шкаф, — распорядилась медработница. — Можете посидеть пока на кровати. Через десять минут я принесу все необходимое.

Она удалилась, прикрыла за собой дверь. Павел сидел в одиночестве, кружилась голова. В здании было тихо, по коридору никто не бегал. Тишина звенела в ушах. Наваливалась какая-то зыбь, затаенные страхи забирались в душу. Стыдно признаться, но пять минут спустя он начал дрожать от страха и не мог ничего с этим сделать. Расплывалась стена, на которую он смотрел, старая краска обрастала барельефом, в ней что-то шевелилось, появлялись лица, фигуры…

Он сбросил оцепенение, добрел до окна, оперся о подоконник, стал всматриваться в темноту. За окном покачивались деревья, тянулись ветки. Далеко за оградой горел фонарь, разбрызгивал тусклый свет. Страх не проходил, делался объемнее и, вполне вероятно, уже не был иррациональным…

Оставаться в больнице было невозможно. То же самое, что дать себя живым закопать в могилу. Он извлек из шкафа верхнюю одежду, отворил дверь. Коридор был пуст. Через минуту-другую вернется медсестра, и тогда придется вступать в схватку.

Павел выскользнул из палаты, прошел по коридору, держась за стену, выбрался на лестницу. Ноги не слушались, картинка дрожала перед глазами. Он шел по ступеням, как по зыбучим пескам. Снова коридор, столик дежурной медсестры, которая куда-то отлучилась, поворот, еще один, раскрытая дверь, за которой чернела ночь. Послышались шаги, кто-то поворачивал из-за угла. Павел побежал на улицу…

К девяти утра стало легче, даже удалось немного поспать. Уже не шатало, голова прояснилась. Павел пешком добрался до улицы Планировочной, втекающей под углом в Пролетарскую, передохнул у трансформаторной будки. Скалился нарисованный черепок, угрожал открытым текстом: «Не влезай, убьет».

Двинулся дальше. Частные дома на этой улице соседствовали с добротными двухэтажками на четыре квартиры. Калитка напротив дома под номером