Книга А «Скорая» уже едет - Константин Шох

Затянутый больше суток приступ – и начинается такое неприятное явление, как сердечная недостаточность. Про тромбообразование я уже говорил, и я не могу дать стопроцентной гарантии, что сейчас в хаотично подергивающихся вместо нормальных сокращений предсердиях не образуются эти коварные кровяные сгустки. По сути – стационарная это больная, вот только до больницы мне даму еще довезти надо. Без купирования приступа я этого делать не рискну, а само купирование – проблема. По-хорошему нужна кардиоверсия, эффективность которой пока не переплюнули никакие антиаритмические препараты. Делов-то – морфин в вену, дождаться, пока женщина погрузится в наркотическую дрему, наложить два электрода дефибриллятора на грудь, дождаться появления зубца R на мониторе и вдавить триггеры, выплевывая 200 джоулей в направлении чрезмерно расслабившегося и допустившего появления множества дублирующих очагов синусного узла. Складно было на бумаге… но я – фельдшер, причем фельдшер совершенно недавний, де-факто, как любит повторять наша заведующая подстанцией – санитар с дипломом. И множество осложнений, которыми может осложниться кардиоверсия, меня, мягко говоря, пугают.

Я снова покосился на врача. Егор пальцем выразительно постучал себя по груди, потом им же – по запястью.

– Раздевайтесь до пояса, дорогая. Машенька, а ты пойди на кухню пока посиди.

Девочка покорно вышла.

Я вставил дужки фонендоскопа в уши, подышал на мембрану, приложил ее к точке аускультации на груди пациентки одной рукой, пальцами второй нащупывая лучевую артерию на ее запястье. Успел услышать, как сзади одобрительно хмыкнул врач.

Да, что и требовалось доказать. Пульс был неритмичным, далеко не равномерного наполнения; тоны сердца тоже то и дело сбивались по частоте и громкости. Дефицит пульса в одиночку определить было проблематично, но, несомненно, был и он, а как же. Не каждая пульсовая волна, порождаемая сокращающимся миокардом, добиралась до лучевой артерии – нормальная картина при «мерцалке», когда периодически желудочки, не успев заполниться кровью, сокращались впустую.

Следующим этапом было измерение давления. Цифры были слегка повышены, но не выбивались из пределов нормы.

– Как там, доктор?

– Сейчас видно будет, – как можно более ровно ответил я, закидывая фонендоскоп обратно на шею и подтягивая к себе чехол с кардиографом.

Электроды бы еще не перепутать – беда у меня с этим… Помню, Егорка как-то со смеху катался, когда я, вспотев всем собой, дрожащей рукой протягивал ему кардиограмму с чем-то невообразимым на ней.

Три основных – на конечности, начиная с правой руки и по часовой стрелке: красный, желтый, зеленый, черный. «Светофор», как учили нас на лекциях в медучилище. «Каждая Женщина Злее Черта», как учили меня мои более циничные коллеги на станции. Почему-то станционный вариант мне запомнился куда лучше. Затем – грудные, по нужным межреберьям.

– Холодно как! – поежилась пациентка, когда холодный металл впился в ее кожу, уже покрывшуюся «мурашками».

– С подогревом вот не завезли, – дежурно отшутился я, прикрепляя последний электрод. С женщинами все же проще – кожа чистая, держаться будут без проблем. А когда тебя встречает мужчина, как правило, кавказской национальности с густой порослью на груди и окрестностях – тут-то и начинаешь проявлять чудеса изобретательности. В идеале, волосы надо сбривать, но кто ж тебе это даст сделать! И начинаются творческие изощрения в виде придавливания электродов полотенцем, записи пленки по одному отведению, придерживая «грушки» пальцами, расчесывания грудной растительности «под пробор», обильное использования жидкого мыла вместо стандартного кардиогеля… Ничему этому в училищах не учат, к сожалению.

Видавшая виды старенькая «Фукуда» тихо зажужжала, разматывая розовую термоленту, исчерченную раскаленной иглой самописца.

– Ну как?

– Тише! – шикнул я. – Не разговаривайте. И не кашляйте.

Ткнув кнопку с затертым уже символом переключения режимов записи (кто-то неудачно пытался обвести его шариковой ручкой, но не преуспел), я повторно переснял два грудных отведения.

Егор наклонился над лентой, показал пальцем. Впрочем, даже я, при всей моей скудной осведомленности, прекрасно видел разные расстояния между зубцами R и участки мелковолновой осцилляции там, где должен был горделиво топорщиться зубец Р, символизирующий работу предсердий.

Кардиограф настырно пищал, демонстрируя нам сердечный ритм в количестве 110 сокращений в минуту, периодически срывавшийся на цифру 220. Вот и все, собственно. Диагноз ясен.

– Не умру? – устало произнесла женщина.

– Как-нибудь без меня. Так-с, дорогая… аллергия у вас на что-нибудь имеется?

– Нет, вроде бы.

– А подобные состояния раньше – возникали? «Скорую» вызывали по этому поводу?

Пациентка отрицательно помотала головой. Потом кивнула. Мол, возникали, но не вызывала. Что еще больше испортило мое настроение. Антиаритмические препараты, включая и тот, который я сейчас собирался использовать, крайне капризны при введении.

– Ладно, – решился я, вставая. – Действуем следующим образом: я сейчас сделаю вам укол…

– Ой, а надо?

– … сделаю вам укол, который необходим! – повысил голос я. – Вводить лекарство буду очень медленно, и как только сердце ваше начнет работать как надо, сразу же прекращу.

– А таблетками нельзя? – почти жалобно спросила женщина. – Уколов ужасно не люблю. До обморока прямо!

Я посмотрел на пляшущие цифры ритма на дисплее кардиографа и покачал головой:

– Боюсь, что нет. Маша?

– Да? – донеслось из кухни.

– Тарелку тащи сюда. Любую.

Пока девочка гремела на кухне посудой, выбирая, подозреваю, тарелку побольше и покрасивее, я извлекал из ящика ампулы новокаинамида, физраствора, пилку для перфорации, жгут… ох, как же я не люблю все это! Новокаинамид – эффективный препарат в таких случаях, но есть у него такое дурное свойство – чуть что валить давление, резко и до угрожающих цифр. Поэтому и вводят его очень медленно, контролируя упомянутое давление очень нежно и чутко. В наших любимых «Стандартах оказания…», которыми порой, разгорячившись, заведущая любит бабахать об стол на пятиминутках, еще, конечно, упоминается верапамил и изоптин из далекой Австрии, с которыми дело иметь не в пример легче, да вот беда – верапамила уж два месяца как на станции нет, а изоптина никто из нас в глаза не видел…

Егор молчал, значит – все делаю правильно. И то хорошо. Может, зря я панику навожу, в конце концов… сейчас стабилизируется ритм, посадим женщину в нашу «Газель», отвезем в «тройку», сдадим на попечение фельдшера приемного отделения, дружно выдохнем, и займемся литературным творчеством по написанию карты вызова. Тут уж Егорка будет незаменим.

Подумав, я отказался от жгута – натянул на полную руку больной манжету тонометра и слегка подкачал ее грушкой. После, подумав повторно, снял иглу со шприца, достал периферический катетер – все равно везти даму, не помешает, а в приемном за такое лишь спасибо скажут.

– Готовы?

Женщина кивнула, хотя ясно было видно – куда там, готова она…

– Если страшно, можете в сторону смотреть, – посоветовал я. Больная снова кивнула,