Книга Поездка в Хиву - Фредерик Густав Барнаби

пути шестнадцать часов с одной недолгой передышкой предыдущим вечером, я вознамерился отдохнуть до рассвета. Разбудить моих людей на сей раз оказалось нетрудно; они стали дисциплинированны, и стоило мне толкнуть проводника, он поднялся на ноги, немедленно приступив к погрузке верблюдов.

Незадолго до того я пообещал купить овцу, если на дороге нам повстречаются киргизы, которые согласятся ее продать. Это весьма воодушевляло моих спутников. Проводник даже сочинил песню о щедрости англичанина, собиравшегося подарить им целую овцу, у каковой автор произведения съест печень и другие наиболее вкусные места.

Изобилие кустарника по обеим сторонам дороги и вообще везде, куда ни кинь взгляд, приятно разнообразило монотонность пейзажа; посреди ярких пятен травы и низких кустиков тут и там во множестве были разбросаны приземистые густые заросли ежевики. По всем приметам мы приближались к населенной местности. Повсюду виднелись человеческие следы, ведущие к темневшим поодаль объектам, чьи очертания едва проступали в свете наступавшего утра. Постепенно они увеличивались в размере, пока над крышей одного из них мы не увидели столб густого темного дыма, сообщившего нам, что мы подходим к стойбищу киргизов.

Спустившись по крутому склону оврага, мы обнаружили пустой загон для овец – земля повсюду была истоптана их копытами. Проводник спешился и посмотрел на меня с довольным видом,

– Вах, вах, – сказал он и, широко улыбнувшись, блеснул крепкими белоснежными зубами, каким позавидовали бы многие лондонские дамы.

Однако он не спешил ехать к самим кибиткам. Вдвоем, по его мнению, мы не произвели бы такого сильного впечатления, как во главе каравана, поэтому стоило подождать. Статус путешественника в России определяется богатством его шуб, а в Азии – числом его свиты. Приняв это во внимание, проводник сумел подавить свою тягу к баранине и решил дождаться момента, когда мы появимся перед киргизами во всем блеске нашей славы.

У меня лично не имелось никаких возражений против этого шанса немного вздремнуть. Долгое утомительное путешествие полностью истощило мои силы, и, рухнув подле огромного костра, я тут же заснул. Когда я открыл глаза, солнце близилось к западу. Подошедший Назар сообщил, что караван прибыл два часа назад, но он, видя, как сладко мне спится, решил меня не будить.

Через полчаса мы подъехали к центральной кибитке. По всем признакам она принадлежала весьма обеспеченному киргизу. Обычную юрту это жилище своими размерами превосходило в три раза. Стены были украшены разноцветным плетением из соломы, а щедрый запас сена в загоне по соседству с кибиткой говорил о заботливости хозяина по отношению к своим лошадям.

К проводнику подошла девушка, которая несла домой большой кусок льда, и он спросил ее насчет овцы на продажу. В юрте этот запрос вызвал немедленное волнение, вследствие чего вся семья вышла наружу посмотреть, кто это здесь такой Крез, собиравшийся купить у них целую овцу.

Возглавлял их мужчина преклонных лет. В юные свои годы он наверняка являл собой великолепный образчик мужской стати, поскольку даже сейчас его могучая шея, широкие плечи и огромная грудная клетка красноречиво говорили о том, что с ним лучше не ввязываться в драку. Рядом с ним стояла женщина, кормившая ребенка, а позади нее, из дверного проема кибитки, на нас поглядывала с любопытством та самая девушка, что до этого принесла лед. Она выглядела исключением на общем фоне киргизских женщин, которые редко отмечены красотой: их высокие скулы, круглые лица и низкие лбы не вызывают большого восторга у иностранцев.

Луноликая девушка в лондонском бальном зале, несомненно, пополнила бы ряды подпирающих стены барышень, тогда как в местном понимании этот тип красоты является наивысшей точкой, доступной прекрасной половине человечества. Девушка же со льдом могла потягаться с любой европейской красавицей; оттенок ее кожи, будучи несколько темнее, чем у остальных обитателей юрты, унес мои мысли на несколько тысяч миль в другом направлении, и я как будто вдруг очутился в далекой Севилье, так как девушка эта легко могла сойти за житану (цыганку) из Трианы с правого берега Гвадалквивира. Ее корни, очевидно, находились где-то южнее здешних мест. Маленький рот и аккуратный носик, радовавший глаз на фоне приплюснутых, как у мопсов, носов местных жителей, указывали на персидское происхождение. Возможно, то была дочь некой пленницы, захваченной годы тому назад в одном из разбойничьих набегов по ту сторону реки Атрек и снискавшей благоволение в глазах своего хозяина.

Старик вызвался отвести нас в загон для овец. Спешившись, мы последовали за ним. Красивая девушка справилась со своей застенчивостью и поспешила вперед, чтобы изловить в отаре подходящее нам животное. Она напоминала зайца, мечущегося по заснеженному полю между кустиками и пеньками, в то время как множество черноголовых овец старались увернуться от нее. Наконец она сумела настичь одну – будучи толще всех остальных, та не поспевала за отарой. Резко согнувшись, девушка схватила свою жертву за ногу и быстрым движением перевернула ее на спину.

С губ девушки сорвался чистый, как звон колокольчика, смех. Она обернулась и торжествующе указала нам на овцу; затем провела ребром ладони по горлу, имея в виду скорую участь пойманного животного.

Проводник почувствовал себя в своей стихии; он бросился вперед и, склонившись над овцой, ткнул беднягу несколько раз кулаком в ребра, после чего посмотрел на меня и произнес только одно короткое слово:

– Жирная!

Сойдясь в цене на четырех рублях, мы вернулись к юрте, чтобы нанести визит ее хозяину. Девушка шла впереди, крепко прихватив за шею мое нынешнее приобретение. Та легкая тень симпатии, которая возникла у меня при первом взгляде на ее милое личико, быстро куда-то испарилась, поскольку я видел, с какой охотой она готова взять на себя обязанности мясника.

Войдя в шатер, я обнаружил на полу толстые ковры; под ними лежал слой сена. Все они были разных цветов, и, порасспросив, я выяснил, что ковры купили у торговца, проезжавшего тут по пути в Казалинск. Мне принесли подушку и предоставили почетное место рядом с огнем, горевшим в плоской глиняной чаше. Присевший на корточки напротив меня хозяин с пристальным любопытством рассматривал своего неожиданного гостя, тогда как вся остальная семья расселась вокруг, обхватив колени руками и опустив на них подбородки.

Дети были укутаны в меха и шкуры до такой степени, что каждый из них в три раза превышал свои естественные размеры. Они развлекались тем, что дразнили несчастную овцу, привязанную к двери. На стенах кибитки висели две старые сабли и ружье, ствол которого крепился к цевью кожаными ремнями. На ярко раскрашенном сундуке я заметил несколько сковородок, разноцветный керамический чайник и деревянные ложки.