Книга Круговерть бытия 2 - Александр Дорнбург

года. В разных местах и разные люди, независимо друг от друга.

А самый первый краситель — аурин (или розоловую кислоту) как раз из каменноугольной смолы при помощи серной кислоты должны скоро создать. Раствор аурина в кислотной среде дает желтый краситель, а в щелочной — красный ( или коралловый). Краситель для тканей получается дешевый, но нестойкий к многократной стирке. Но сейчас и такого нет, так что купцы будут его отрывать с руками.

Попробуй, собери столько цветов крокуса, который на 90 % растет только в Иране, чтобы получить желтый цвет ( «императорский» как его называют в Китае). Красный можно получить из киновари и серы, но расходы тебя совершенно не порадуют. А уж вручную собирать с кустов кошенильного червеца для получения красной краски — занятие не для слабонервных. Недаром же разведение червеца после получения искусственных красителей почти везде сразу прекратилось.

Естественно, что собирался я организовать свою промышленную базу в районе будущего города Шахты. Это восточный краешек Донецкого каменноугольного бассейна. Очень близко к свежепостроенному столичному Новочеркасску и наиболее близко к Дону, как к основной транспортной артерии. Месторождения угля там давно известны.

Еще почти полтораста лет назад казаки привозили и показывали Петру I мешки с накопанным каменным углем. По преданию царь-реформатор тогда сказал, под гром аплодисментов:

— Сей минерал (камень) если не нам, то нашим потомками зело полезен будет!

А воз и ныне там. Нет вывоза. Нет железных дорог. Никто не занимается. Только лишь лет через десять, году так в 1837, начнут помаленьку добывать этот уголь, названный по наименованию станичного селения грушевским. Потом здесь возникнет город Александровск-Грушевский, который потом переименуют в Шахты.

Но и то в первые годы добыча будет идти не шатко не валко. Будут валяться кучи каменного угля под открытым небом из-за отсутствия вывоза. А затем, после отмены крепостного права, в 1863 году на Дону построят первую железную дорогу. На Переволоке, между реками Волгой и Доном.

А потом, году так в 1868, и вторую. Как раз от Александр-Грушевска до станицы Аксайской. Длинной 60 верст, чтобы уголь вывозить. Станица Аксайская у нас сейчас крупный транспортный узел, здесь и зимой и летом торная переправа через Дон, плюс крупный речной порт. В том числе и по торговле с Востоком.

Но я не собираюсь возиться с таможней. Азовской, Таганрогской или Темерницкой. Из-за наших продажных чиновников любое дело станет. Крупные объемы, мы конечно будем декларировать, а мелочь будем непосредственно выгружать в станице Заплавской, без таможенного оформления. А переработанные парафиновые свечи займут гораздо меньше места, чем баржи с углем.

В общем-то моя основная производственная база будет пока располагаться в станице Грушевской, а речными воротами будет выступать Заплавская.

Надобно заметить, что переговоры с турецкими торговцами не были безоблачными. Отнюдь. Слишком много в османской столице образовалось нынче «обиженных жизнью» индивидуумов, которым не терпелось проверить меня на слабо.

В одну из поездок в Стамбул, когда я проходил по улице в сопровождении отуреченного грека-«фанариота» по имени Гуссейн-ага ( бывшего Афиногена Кастраки), одного из крупных торговцев с урусами, и его телохранителя, к нам прицепился какой-то мужик.

Вернее сказать, человекообразная горилла с огромным клювообразным носом, бугрящаяся литыми чугунными мускулами. Там было на что посмотреть. Накаченные массивные плечи, шея, толстая, как пень дерева, мощное тело культуриста, бритая голова и борода, придающая турку весомый и брутальный вид.

Сразу видно по повадкам, что опытный воин. Фигурой еще крупней меня и явно более матерый. У любого человека очко сожмется, лишь только он увидит такие габариты. И давай меня эта османская образина громко хаять.

При этом разум, светившийся в глазах этой громадной обезьяны, пылал только злом и жестокой ненавистью. Застарелые шрамы от сабельных ударов густо украшали его неприятную физиономию. Чувствовалось, что этот громила так же легко вскрывает кинжалом животы людям, как другой черпает масло из бочонка.

Я, конечно, по-турецки не очень, но матерные ругательства уже выучил. И что они следуют бурным потоком в адрес моей светлой личности сразу понял. Между тем, я был переодет в гражданское. Из оружия у меня была кобура скрытого ношения с револьвером и кинжал за поясом. И все.

Я конечно мог бы тут же пристрелить этого «крикуна» «в стиле Индианы Джонса», но это будет как-то не комильфо. Да и с шариатским законом трудности могут возникнуть. Думаю, турки не преминут выдвинуть обвинения на мой счет в убийстве горожанина. Пусть даже такого, как эта «игра природы». Монстр Франкенштейна и то более прилично выглядит.

Все это дурно пахло.

— Уважаемый Гуссейн-ага, что хочет от меня эта уродливая скотина? — спросил я своего гостеприимца по-русски.

— Не волнуйтесь Арсен-эфенди, все в порядке. Это Вали-бей, по прозвищу «Стамбульский монстр» — могучий воин, любимец султана Махмуда. Он вас вызывает на поединок, но вы сегодня — мой гость и я вас в обиду не дам. Он покричит и перестанет.

— Но я вижу, что Вы, уважаемый Гуссейн-ага, не можете его заткнуть? А я думаю, что смогу. Если Ваш телохранитель даст мне на время свой ятаган, уверен, что если мы пройдем в уединенное место, то я быстро смогу поставить этого скота в стойло. Я не позволю, чтобы какой-то неверный пес полоскал мое доброе имя. Клянусь, я отрублю ему поганый язык, вместе с бритой головой!

И мы проследовали на кладбище. Там, среди почерневших от времени мусульманских надгробий, было достаточно тихо и спокойно, чтобы мы могли уладить свои ксенофобские разногласия.

Не хотелось бы мне, чтобы кто-то в Стамбуле стал считать, что я струсил и уклонился от вызова на поединок. Положение, знаете ли, обязывает. Хотя, если честно признаться — моя затея была чистым воды безумием. Но я уже не мог дать задний ход. Придется немного поиграть в уличное правосудие.

Естественно, что когда Гуссейн-ага передал Вали-бею мои пожелания, то за нами увязалась еще и толпа зевак, числом человек сорок. Изображавших теперь зрителей нашего поединка. Кровожадная стая…

И кто-то из них на ломанном русском любезно перевел мне сентенции моего соперника.

— Вали-бей пришел, чтобы наказать грязного шакала урусов.

Ага! Так я и думал. Ты мне еще порычи. И рожу поделай страшную! Я и сам такой.

И я ответил, добавив в голос побольше тестостерона, в надежде, что мои слова сразу переведут османскому дуэлянту:

— Вали-бей человек в Стамбуле известный. Потому, что его мать была известная всему Стамбулу шлюха! Вы османы даже не гиены! — рассмеялся я зрителям в лицо. —