Книга Бегство из Эдема - Патриция Гэфни

– Я хочу, чтобы ты вернулась в Ньюпорт, и больше не желаю об этом спорить. Ты поедешь, и никаких разговоров.

Сара удивленно заморгала, потом в недоумении развела руками.

– Зачем? Какой мне смысл туда возвращаться? Тем более что строительство приостановлено…

О боже, об этом не следовало упоминать! Она невольно выдала Алекса. Но Бен, похоже, не заметил ее оплошности.

– Строительство возобновится, как только я вышлю им чек. Я пошлю его завтра утром.

– Но зачем? – повторила Сара. – Почему ты непременно хочешь спровадить меня туда?

Бен пытался избавиться от нее с того самого дня, как она вернулась в город. Сара проявила недюжинное упорство, отказываясь ему подчиниться. В качестве оправдания она напоминала мужу о болезни Майкла, хотя истинной причиной был, конечно, Алекс.

– Я вовсе не хочу тебя «спровадить», Сара, – ответил он с невозмутимым видом. – Я думаю о Майкле. Свежий воздух пойдет ему на пользу.

Это была такая нелепость, что Сара чуть не рассмеялась вслух.

– Да, наглости тебе не занимать. Через десять дней у Майкла начинаются занятия в школе, и тебе об этом известно. Все дело в женщине, верно? Хочешь иметь свободу, чтобы спокойно развлекаться со своей новой шлюхой?

Бен допил стакан, не глядя на нее.

– Не будь дурой.

– Неужели ты будешь отрицать? Зачем? О господи, Бен, неужели ты думаешь, что для меня это имеет значение?

Он поднялся на ноги и, тяжело ступая, направился к ней. «Да он пьян!» – внезапно догадалась Сара.

– Слушай, Сар-ра…

Она попятилась от него, пока не наткнулась спиной на столик с напитками.

– Не прикасайся ко мне, слышишь? Я не шучу: не подходи ко мне.

Протянув вперед мясистую руку, Бен провел пальцами по ее щеке.

– Да брось, Сар-ра, не ломайся. Хватит дуться. Боже, до чего же ты сладкая…

Воспаленные, в красных прожилках глаза заслезились в пьяном умилении.

– Прекрати!

– Ну давай улыбнись мне, Сар-ра. Разве я тебе совсем не нравлюсь? Поди сюда. Давай…

Сара оттолкнула его лапающую руку и метнулась в сторону.

– Не смей, – прошипела она, содрогаясь от отвращения.

Такое сентиментальное настроение – взамен обычной грубости – иногда накатывало на Бена по пьяной лавочке, правда, к счастью, довольно редко. Давным-давно, еще в самом начале своей супружеской жизни, Сара по неопытности приняла это слюнявое сюсюканье за выражение подлинного чувства. С тех пор она многому научилась и теперь ненавидела его приставания не меньше, чем привычную жестокость, возможно, даже больше. Уж лучше откровенные побои, чем это тошнотворное заигрывание.

Его рука сорвалась и упала. Рыча от злости, Бен покачнулся, налетел на столик с выпивкой, выругался и начал смешивать себе еще одну порцию.

– Ты едешь в Ньюпорт, – его голос опять стал угрожающим. – И не спорь, будет, как я сказал.

А ведь она может поехать, вдруг сообразила Сара, теперь, когда Алекса там не будет! Она могла даже поторговаться и притвориться, что делает мужу одолжение.

– Хорошо, – сказала она, повернувшись к нему лицом. – Если для тебя это так важно, я поеду. Но только при одном условии.

Бен залпом проглотил виски и уставился на нее слезящимися глазами.

– Майкл пойдет в школу здесь, в Нью-Йорке, Бен. И не будет больше никаких разговоров о том, чтобы его отослать – ни на этот год, ни когда-либо в будущем.

С бурно колотящимся сердцем она устремила на него взгляд, полный решимости, которой на деле отнюдь не ощущала.

– Ты согласен?

– Нет.

Кровь отхлынула от ее лица.

– Будь ты проклят! Я говорю серьезно, Бен, я не стану…

– Заткнись! Он может остаться здесь… скажем, на полгода. Это честная сделка. А потом мы еще раз это обсудим.

– Ах ты подлый ублюдок!

Сара с ужасом поняла, что готова его ударить. Она повернулась на носках, дрожа от негодования и боясь взглянуть на него.

Бен засмеялся, допил виски и схватил ее за руку. Она попыталась вырваться, но он встряхнул ее с такой яростью, что у нее лязгнули зубы, а потом жестом заботливого мужа просунул ее руку к себе под локоть.

– Обед, наверное, уже подан, Сар-ра. Идем, мы же не хотим заставить ждать мисс Эминеску, верно?

Самодовольно улыбаясь и похлопывая Сару по руке, Бен вывел ее из комнаты.

13

На свежей могиле Мэттью Холифилда еще не установили надгробный камень. Должно быть, «Благословенные Братья» дожидаются, пока кто-нибудь из ближайших родственников покойного раскошелится на памятник, предположил Алекс, стоя с сомкнутыми руками и склоненной головой над четырехгранным холмиком свежей грязи. Он не молился. Вместо этого он пытался сочинить подобающую эпитафию для своего деда. Но ему на ум приходили неподходящие варианты. «Он был безжалостен к человеческим слабостям», например. Или: «Он был от природы неспособен прощать». А как насчет: «Он всю жизнь держал свою семью в страхе»? Нет, лучше что-нибудь более низменное. Ну, скажем: «Его внук терпеть не мог своего деда».

Алекс тихо выругался себе под нос. Черт возьми, даже уйдя в мир иной, Мэттью по-прежнему пробуждал в нем худшие черты характера. А ведь ему уже пора было бы простить старого подлеца! К тому же, если сукин сын был прав и загробная жизнь действительно существует, отныне Алекс сможет целую вечность любоваться с безопасного расстояния, из райских кущ, как его дед поджаривается в аду на сковородке.

Отойдя в сторону и миновав неприметный камень на могиле бабушки, он подошел к тому месту, где была похоронена его мать. «Сьюзен Холифилд», – гласила табличка. Вот и все. Не было даже дат. А может, оно и к лучшему. Да, скорее всего. Если бы Мэттью пожелал высечь надгробную надпись на могиле своей дочери, она гласила бы: «Богом проклятая грешница» или что-то в том же духе. Пока она была жива, он ее иначе и не называл.

Опустившись на колени, Алекс положил букет ярко-алых маков у подножия могилы матери. Будь она жива, ей сейчас было бы всего сорок восемь лет. Он даже не знал наверняка, что именно ее убило. Просто однажды, когда ему было семь, она «слегла», как выражались в семье. Но ненадолго: всего через несколько недель ее не стало. Отпевание, проведенное его дедом, столь яркими красками живописало ее грехи и позор, что Алексу стало неловко проявлять свое горе. Но он втайне тосковал по матери и оплакивал ее смерть, хранил воспоминание о ней в своем сердце на протяжении следующих десяти лет, самых ужасных в его жизни.

А потом, когда ему исполнилось шестнадцать, он сбежал из дому – в точности как пришлось сбежать его матери двадцатью годами раньше. Порой ему приходило в голову, что в первые годы самостоятельной жизни она, должно быть, оберегала его, как ангел-хранитель, потому что в отличие от нее самой Алекс так и не вернулся домой под давлением обстоятельств.