Книга Четыре мушкетёра - Лион Моисеевич Измайлов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пора было включаться в общую беседу. Офицеры торжествовали. При таком раскладе я, очевидно, был лишним. Они от меня теперь легко отделаются попарно и проводят девушек сами. И мало ли что, а вдруг… А это «вдруг» было вот здесь рядом, за углом. Дом тёти Паши. Мы остановились. Анастасия сказала:
— Спокойной ночи.
Сделала ручкой и пошла. Света быстро чмокнула обоих офицеров и тоже упорхнула. Моряки такого поворота событий не ожидали и несколько опешили.
— Закурим, — сказал один из них.
Мы закурили.
— Ну, пошли, что ли, — сказал мне второй.
— Так я уже пришёл, — ухмыльнулся я.
— Как это?
— Живу я здесь, ребята. У меня здесь гнездо!
У ребят вытянулись лица.
— Не волнуйтесь вы. Я здесь койку снимаю. Я здесь третий лишний. Приходите, гуляйте, женитесь, разводитесь. Я здесь ни при чём. Я пошёл. Гуд бай.
— Пока, — сказали оба бодро и с благодарностью за-облегчение потопали на дорогу.
Девушки сидели на кухне. Я произнёс, улыбаясь во всю физиономию:
— Ну, вы тут разберитесь, кому сегодня со мной спать, а я пошёл.
Они расхохотались. Я пошёл в свою комнату. Неловко, конечно, что я сплю на кровати, а она будет спать на раскладушке. Я улёгся на раскладушку. Через некоторое время меня кто-то стал ощупывать в темноте. Я узнал Анастасию.
— Это вы, Света? — нарочно спросил я.
— Я, — сказала Анастасия. — Чего это вы на раскладушку улеглись?
— Вы мне лучше скажите, что это вы на меня накинулись?
— Когда я на вас накинулась?
— Да вот только сейчас: воспользовались темнотой и тут же обниматься. А я, может быть, женат?
— Вы мне никакой — ни женатый, ни холостой — не нужны.
Все шутки кончились.
— А почему такая сердитая?
Она улеглась на кровать.
— Потому, что надоело всё. Вот и вы туда же: Свету ждали. Конечно, столица. Пожила бы здесь, когда всё всё про всех знают.
— Да я ведь пошутил. Я вас сразу узнал. По запаху… по духам.
— Да бросьте вы…
Она вдруг заплакала. Я услышал её всхлипывания. Конечно, я должен был встать, погладить её по головке, обнять и долго успокаивать.
Нет, ребята, не получится. Я сказал как можно грубее:
— Ну что у вас? Что? Подумаешь, она здесь живёт, а не в Москве! Ну и радуйтесь. Эту манекенщицу уже сейчас только штукатурка спасает. А у вас от ваших гор такие персики на щеках! А что вам мешает, в конце концов? Езжайте, пожалуйста, учитесь.
— Ага, ловите женихов, оставайтесь. Мне надоело всё здесь. Надоел источник, надоели ухажёры-отдыхающие. Надоели квартиранты. Вы все — женатые, неженатые. Что вы лезете со своими разговорами? Женатый он! Да у вас у всех на лицах написано: хочу развлечься. На три дня приехал, а туда же, в серьёзные ухаживания играет. Ну что, будем повышать процент деторождаемости? Вы уже пили воду из источника или так попробуем?
— У вас истерика!
— Да, истерика, — она всхлипывала часто-часто. — Надоело, надоели разговоры об этой деторождаемости. Слово-то какое!
— Значит, вот что я вам скажу. Только сначала… — Я дал ей таблетку валидола. Она покорно положила её под язык и засопела. — Да, так вот. Что это вам всё надоело? Ну, источник. Радуйтесь, что он есть. Вы ведь в школу за десять километров ходили, когда его не было. Что ещё-то? Койки сдаёте. Не сдавайте, ходите в одном платье, а не в пяти. Ну что ещё? Ухаживания надоели? Да нет. Нравиться вам никогда не надоест. Приставания — понимаю. Но, по-моему, вы умеете отшивать нахалов. А сейчас вы просто манекенщице позавидовали. Она более раскованна. Ну так что ж? Я тоже должен завидовать журналистам-международникам? Они там по заграницам ездят, а я по дырам с источниками, извините, что оскорбил ваш замечательный город. А полресторана вам завидовало: красивая, стройная, молодая, здоровая. Что вас не устраивает?
— Враньё меня не устраивает.
— А что, вы так часто врёте?
— Всё время, мы все здесь будто сговорились.
— О чём сговорились?
— Э, да вы всё равно не поймёте. Пишите свою статейку. Кропайте. Отмечайте наши успехи. Давайте спать…
Было уже часа два. Я ещё немного поворочался. Всё-таки что-то я не мог вспомнить. Перебирал снова и снова: гостиница, огород, скважина у соседа, институт, десять лет, праздник, речи. Что они там говорили? Нет, ничего особенного. Потом тётя Паша, потом ресторан.
— А что, Анастасия?
— Я сплю, — сказала Анастасия.
— Всё. Спокойной ночи.
Проснулся я от гудка. Длинный, пронзительный гудок. Я понял. Именно его я и вспоминал.
Два тёмных глаза глядели на меня в упор.
— Давно?
— Всю жизнь.
— И всегда засыпаешь?
— Не всегда.
— И всегда в пять?
— Экспресс.
— А не пробовали?
— Зачем же, — усмехнулась она.
Наконец-то я понял, что меня всё время мучило. Этот гудок. Ведь он будит весь город. Люди просыпаются, а до работы ещё часа три. И делать просто нечего, И всё так легко. Ну как же я не догадался ещё вчера!
— Значит, все сговорились?
— О чём это вы? — Она смотрела так, будто и не говорила никогда этих слов.
Попробуем заснуть. Нет, заснуть просто невозможно. Я еле дождался восьми. Бежал по улицам. Звонил к Трофиму Егоровичу в дверь его трёхкомнатной квартиры.
Он, привыкший вставать в пять, был свеж, выбрит, умыт и уже навеселе.
Мы сели.
— Ну что я могу сказать, — начал он скороговоркой. — С детства, понимаешь, хотел стать первооткрывателем, хотел стать моряком. Открыть, понимаешь, какую-нибудь землю, а открыл воду. Но я не жалею, — И дальше всё, что было на митинге, что я уже слышал.
— Знаю, — сказал я, — это я сам вам писал.
Кто-то же наверняка это писал, не сам же он мучился.
— Иди ты, — сказал Трофим Егорович.
— Уже пришёл, — ответил я.
— Милый! — закричал первооткрыватель. — Всю жизнь тебя благодарить буду. Как же складно! Словечко к словечку. Веришь, каждый раз говорю, и сердце радуется и наполняется большим чувством… — Он, видно, опять попал на накатанный текст. Закончив, он полез обниматься.
— Дед, — сказал я, — я о тебе, видно, книгу писать буду. Но какие-то вопросы у меня всё же есть. Ты мне скажи по совести: вода-то минеральная?
— А как же! — испугался первооткрыватель. — Вся как есть минеральная.
— Ну а на соседнем огороде она ведь тоже митральная была.
— У Прасковьи-то? Так ведь у неё