Книга Одна из них - Катерина Ромм

всё, что происходит сейчас, – его вина. Тогда, теперь и в будущем, которого больше нет, лишь он один виноват в том, что заставил Розу страдать. Однако человек способен вынести лишь определённое количество вины. И что остаётся ему, когда рубеж достигнут? Когда сопротивляться уже нет сил? Ремко вовсе не планировал напиваться, но с непривычки иначе не вышло.

* * *

Больница серым пятном выделялась на фоне звёздного неба; лишь окно дежурного одиноко светилось у самого входа. Ремко, пошатываясь, залез по пожарной лестнице на карниз второго этажа. Неуверенно продвигаясь вдоль шершавой стены, он стал высматривать комнату Розы. Это было самоубийство, он знал, но говорят же, что дуракам везёт. А он… сегодня он возглавлял союз дураков – во всей стране не нашлось бы второго такого!

Безоблачная ночь подыграла ему: свет звёзд освещал палаты, хотя от луны было бы больше толку. Ремко прополз, наверное, не менее дюжины метров, прежде чем увидел спящую Розу. Окно было приоткрыто, и Ремко легко сбросил щеколду и спрыгнул с подоконника в комнату.

Она должна была знать, что он к ней вернулся, что он их не бросил. Ведь он всего лишь хотел как лучше! Ремко помотал головой и в отчаянии опустился перед женой на колени. Чувство вины, на мгновение притуплённое страхом высоты, снова выпустило свои холодные скользкие щупальца.

– Что мне сделать, Роза? – прошептал Ремко, вцепившись в край её одеяла.

«Уходи», – послышалось в ответ, еле слышно, словно отголосок эха.

– Роза? Роза! – позвал Ремко.

Но Роза молчала.

Ремко потянулся за своей дорожной сумкой и вытряхнул содержимое на пол. Бутылка с ликёром была почти пуста, лишь на дне плескалась пара капель. Неужели это он выпил? Не может быть. Ремко вывернул сумку наизнанку и замычал в негодовании: подкладка была мокрая. Атлас тоже пострадал. Ремко перевернул несколько страниц – стыдно, надо бы просушить, но как?

«Уходи», – послышалось снова, и он понял, что говорит с ним не Роза…

– Что ты хочешь от меня? – пробормотал Ремко, захлопывая книгу.

Атлас лежал на полу, тяжёлый, словно камень, который повесили ему на шею. Ремко покачнулся, почти физически ощущая этот груз, и схватился за железный остов кровати. Стараясь держаться ровно, так, чтобы мир перестал кружиться, Ремко протёр влажную обложку рукавом и открыл. У Атласа не было названия, но внизу, там, где у обычных книг указано издательство, появилась надпись: «Издано во Флоре».

Флора – мёртвый город, погибший город. Атлас – древний, разодранный на части королевский артефакт… Ремко положил руку на обложку. Книга была на удивление тёплой, хоть мокрой и липкой с одного угла. Другой рукой Ремко коснулся щеки жены. Так, распятый между Розой и Атласом, он просидел на полу всю ночь.

* * *

На следующее утро дежурный медбрат не заметил в палате Розалии Клингер ничего необычного – разве что окно оказалось распахнуто, но виной тому был, конечно, ветер, а пациентке и так и эдак всё равно. И лишь уборщица удивилась, обнаружив под кроватью пустую бутылку из-под грушевого ликёра.

ι

Вилмор Госс переменился в последнее время, и это заметила не только Мари. Допросы, которые он проводил, превратились в свободные беседы, и бог знает, что он записывал при этом в протокол. Он больше не расспрашивал Мари о Кассандре.

Почему-то она сразу почувствовала себя легче и стала сама рассказывать ему – конечно, всего лишь какие-то незначительные вещи, случаи из детства, и он всегда смеялся там, где она хотела, или качал головой, где это было уместно. Стыдно признаться, но Мари даже стала с нетерпением ждать его визитов. К ней приходил такой же, как она, человек, а не охранник. Одиночество ненадолго отступало.

А вот ночью было по-настоящему страшно. Заснуть не получалось часами, и Мари мучилась, вертелась на узком матрасе с открытыми глазами, с закрытыми глазами, то на спине, то на животе. Сколько прошло времени? Где сейчас Кассандра? Как там мама? Мари ничего не знала. Грудь разрывало изнутри, и хотелось плакать, но не получалось. Плачут от жалости к себе – а жалости не было. Только тупое отчаяние. Она в ловушке. Они её убьют.

Госс не появлялся почти целую неделю, и Мари заволновалась. Неужели он уехал? Последняя ниточка, удерживающая её от безумия. Может быть, его перевели? Почему он ничего не сказал, не попрощался? Мари сидела на постели, закутавшись в плед с катышками, и раскачивалась взад-вперёд. Свет за окном угасал, наступала ночь, и всё повторялось снова.

* * *

– Клингер, на выход.

Знакомый голос! Мари поспешно затолкала в рот остатки хлеба, выданного на завтрак, – он был хоть и жёсткий, но вкусный. Щелчок, звук отворяющейся решётки, скрежет металла… И вот он перед ней – в слегка помятой форме, с болезненной усмешкой на губах, с седыми висками. Мари испытала такое облегчение, что ей даже захотелось его обнять.

– О, Госс! – воскликнула она с набитым ртом и разрыдалась.

Он предусмотрительно придержал её за локоть. Охранник, выступивший из тени коридора, надел на Мари наручники.

– Без истерик попрошу, – сухо заметил Госс. – Пройдём в кабинет.

Её усадили на пластиковую табуретку. Госс, как обычно, расположился напротив и открыл журнал. Второй охранник кивнул и вышел. Мари вскинула глаза – он избегает её взгляда. Почему?

– Есть какие-то… – начала она.

– Здесь я задаю вопросы, – отрезал Вилмор Госс.

Она замолчала. Было слышно, как Госс стучит каблуком ботинка по полу.

– Куда сбежала твоя сестра Кассандра Клингер?

– Я не знаю!

Она сжала зубы. В глазах Госса плясали два дьявольских огонька: он смотрел на неё, но словно не видел. Почему, почему?

– Ты знаешь.

– Ну… в Ельну.

На мгновение огоньки погасли, и на его лице появилось недоумение. Да, таким она его знала! Но Госс тут же снова нахмурился и сжал губы в ниточку.

– Где ваш отец?

На этот раз удивилась Мари. Им было прекрасно известно, кто её отец, где он и чем занимается, и Госс давно уже о нём не спрашивал.

– Нет, он не в Алилуте, – отозвался Госс. – И не в посёлке. Он исчез.

– Одним больше, одним меньше… – пробормотала Мари.

И тут же вскрикнула от резкой боли, хлестнувшей по шее.

Мари обернулась – за её спиной, вытянувшись вдоль стены, стоял охранник, которого Мари боялась больше остальных. Но когда он успел зайти? Или он был здесь с самого начала? В своей серой униформе он почти сливался со стенами, да и лампа была поставлена для того, чтобы светить жертве в лицо, а не освещать углы.

Госс буравил её тяжёлым взглядом.

– Продолжай, – проронил он.

Она хотела спросить, куда продолжать,