Книга Первые бои добровольческой армии - Сергей Владимирович Волков

с другим орудием на платформе, при поддержке офицерской дружины, должна была, продвигаясь по железной дороге, одновременно атаковать Глубокую в лоб – с юга. Атаки приурочивались точно к 12 часам. Таким образом, операция рассчитывалась на окружение и полную ликвидацию противника. Его силы определялись приблизительно (в то время разведок не вели, а определяли численность врага уже в бою) в тысячу с лишним штыков. Но повторяю, вопрос с подтелковским комитетом считался ликвидированным и возможности встречи с красными казачьими силами никто не допускал, так как не было даже слухов об их существовании.

Подъем среди партизан после блестящего дела под Лихой был огромен. Никто не спал в эту длинную январскую ночь. Залы и коридоры Каменского вокзала были заполнены партизанами с возбужденными, блестящими глазами: всех чаровал завтрашний решительный и несомненно победный день. Сужу по себе: когда мне было предложено остаться с моим кольтом в Каменской для охраны вокзала, то какой острой, какой оскорбительной обидой показалось мне это предложение, и сколько отчаянного упорства я приложил, чтобы отстоять свое участие в обходной колонне Чернецова!

В мутном январском рассвете колонна Чернецова двинулась от вокзала, проходя по пустынным улицам Каменской.

Партизаны и пулеметы были погружены на реквизированных ломовых извозчиков. При орудии, запряженном шестеркой добрых лошадей, шла конная часть юнкеров и сам полковник Миончинский. В патронной двуколке поместились две сестры и врач. Мною же был взят принадлежавший директору завода автомобиль, на котором я приспособил свой кольт; со мною поместились два юнкера инженерного училища с ломом и с разводными ключами для разборки железнодорожного пути; динамитных шашек достать не успели.

Чернецов верхом, в фуражке мирного времени, в большом, крытом синим сукном полушубке, с новенькими полковничьими погонами, нагнал отряд на деревянном мосту.

Перейдя замерзший Донец и миновав Старую станицу, отряд не пошел по шляху, а ударил степью, избегая населенных пунктов. В Старой станице бросилось резко в глаза неприязненное отношение к нам казаков. Автомобиль плохо шел по гололедице – нужна была цепь для колес, и когда, не найдя другой, мы сняли одну цепь с колодца-журавля, то вся станица подняла галдеж, точно мы убивали кого-то среди бела дня.

День начинался серый, промозглый; с неба падала мгла, и в степи стоял редкий холодный туман. Шли без дороги, обходя буераки, – это удлиняло путь. И скоро стало очевидно, что проводник путает. Начали кружить. Чернецов пересел с коня в автомобиль, где был и проводник. Пошли по компасу.

Стало ясно, что к 12 часам, как было назначено, к Глубокой мы не выйдем, но я уверен, что в это время никто, не говоря уже о самом Чернецове, не сомневался в удачном исходе дела, в полном грядущем разгроме врага. Необычность движения походным порядком в ледяной глухой степи только поддерживала общую веру в победу. Со стороны прозябших на ломовых извозчиках партизан раздалась новая песня:

Под Лихой лихое дело

Всю Россию облетело;

Мы в Глубокой не сдадим —

Это дело углубим.

Только около четырех часов отряд вышел к господствующему холму, верстах в трех северо-восточнее Глубокой. Чернецов поднялся на холм; автомобиль должен был продвинуться вперед на железнодорожный путь, где юнкера-саперы, испортив его, тем бы лишили эшелоны противника возможности отхода на север, к станции Тарасовка; но, едва двигавшаяся до этого, наша машина окончательно отказалась служить. Сгрузив с нее свой пулемет, я присоединился к отряду.

Наша пушка становилась на позицию; Чернецов на скорую руку обучал 25–30 новичков партизан обращению с винтовкой. В начинающихся сизых сумерках были видны прямо перед нами ветряные мельницы, дома и сады Глубокой, и за ними дымы паровозов на станции. Правее, внизу, темнела насыпь железнодорожного пути на Тарасовку. Была тишина, какая бывает только в зимние сумерки. Наступали ли наши партизаны в 12 часов дня от Каменской на Глубокую, как было условлено, или, заняв исходное положение, ожидали нашей запоздавшей атаки? Никто этого не знал.

Чернецов приказал выдать продрогшим партизанам по полбутылки водки на четверых, и они, рассыпав цепь, скорым шагом начали спускаться к ветрякам. Ломовые извозчики были отпущены и, нахлестывая кнутами своих лошадей, помчались назад, в Каменскую. Пушка была установлена, полковник Миончинский скомандовал – огонь! Но не успела наша первая граната разорваться в синих глубокинских вишняках, как оттуда мелькнуло четыре короткие вспышки, и над нашим орудием низко разорвались шрапнели. Два юнкера-артиллериста упали. Батарея противника (это была 6-я Донская гвардейская), хотя и без офицеров, стреляла бегло и удачно. На такого противника мы не рассчитывали.

Я подошел к Чернецову и доложил относительно брошенного автомобиля, но едва кончил, как меня ударило точно обухом по голове. Я присел. По щеке и по затылку потекла кровь – папаха меня спасла: шрапнель вскользь сорвала только кожу на голове. Чернецов наклонился надо мной.

«Вы ранены? – спросил он. – Надеюсь, легко. Перевяжитесь и пытайтесь пешком пройти к полотну и испортить путь. Что делать! Каша здесь заваривается круче, чем думал…»

У меня в глазах шли красные круги, но, замотав бинтом голову, я, с ломом в руке, в сопровождении двух саперных юнкеров начал спускаться вправо к полотну. Уже сзади был слышен нам голос Миончинского: «Наше орудие стрелять не может – испорчен ударник…» – и в ответ – крепкое слово Чернецова.

Влево же, в стороне Глубокой, разгоралась пулеметная и ружейная стрельба, горели огни на станции и все так же полыхали вспышки орудийных выстрелов – 6-я батарея била теперь по нашей цепи. Мы подошли к насыпи. На полотне никого не было. Но только мы успели отвинтить одну гайку на стыке рельс, как со стороны Глубокой увидели идущий на нас эшелон. Бросив на рельсы две-три лежавшие вблизи шпалы, мы залегли в пахоту саженях в 50 от пути.

Эшелон, наткнувшись на шпалы, остановился; из вагонов раздалась ругань и беспорядочная стрельба в нашу сторону. Становилось совсем темно. Освободив путь, эшелон продвинулся с полверсты и снова остановился. По шуму и крикам, доносившимся оттуда, было ясно, что красногвардейцы выгружаются из вагонов и рассыпают цепь, чтобы ударить нам в тыл.

Мы поспешили назад к бугру, дабы сообщить Чернецову о новом движении противника, но, немного пройдя, наткнулись на цепь красногвардейцев, идущих со стороны Глубокой, лицом к только что выгрузившимся из эшелона. Понять что-либо было трудно. Нас в темноте приняли за своих, мы не разуверяли и спешили только выкарабкаться из этого сужающегося коридора идущих навстречу друг другу цепей.

Когда, наконец, нам это удалось и, низко пригибаясь к земле, чтобы лучше