Книга Короткая память - Александр Борисович Борин

как? — не понял Коротков. — Без всякого повода, из одних только хулиганских побуждений, кто-то берет и убивает человека?

— Да, примерно.

— Нет, такое у нас не водится, — сказал Коротков. — Не доросли еще, слава богу. За ломаный пятак могут, конечно, горло перегрызть, это встречается. А вот чтобы просто так, безо всякой причины, — нет, не помню.

— А если под пьяную лавочку?

— Когда, в шесть часов утра? Пьяницы в эту пору еще спят крепким сном. Да и не у шалмана же совершено преступление, а в глухом лесу.

— Кому-то, выходит, понадобилось убить Тарасова?

— Выходит, так. Весь вопрос: кому? Грабителю? Но бумажник на месте, деньги целы.

— Убийцу могли спугнуть.

— Конечно. Однако места здесь безлюдные. По данным экспертизы, Тарасова убили примерно за час до того, как Савицкая обнаружила его труп.

— А месть? Тарасов кому-то очень сильно насолил?

— Кому?

— Не знаю.

— Да нет, сомнительно, — сказал Коротков. — Тогда надо допустить, что у Тарасова были в наших краях враги. А откуда они, если сами же говорите, что, по словам опрошенных, прежде Тарасов здесь никогда не бывал? Обзавелся врагами за какие-нибудь полсуток?

— Лично я бы такой вариант не исключал.

— Что вы имеете в виду?

— Говорю, по-всякому могло быть... С кем он вступал в контакт за эти полсуток, установлено?

— Конечно, — сказал Коротков. — Дежурная в гостинице — раз. Буфетчица на этаже — два. Вечером он еще успел поужинать...

— Порядок в гостинице не наводил?

— Это в каком смысле?

— Ну, может, конфликтовал с кем?

— Нет, такого вроде не было. Потом — кассирша на автобусной станции, где брал билет до Радужного... Соседи в автобусе...

— Большой автобус?

— Шестьдесят пять пассажиров. У нас львовские ходят.

— Шофера допросили?

— Нет, он сейчас в отъезде. Свадьба у его сестры в Свердловске.

— Ну вот, — сказал Парамонов. — А вы говорите: всего полсуток…

Глава седьмая

Вечером друзья покойного Тарасова собрались у Татьяны Васильевны.

Пришла соседка с горчичниками. Все Танины уговоры оставить ее в покое не помогли. Сенина и Малышева выставили на кухню.

— Алеша, — сказал Сенин Малышеву, — завтра за телом надо ехать. В этот — как его? Радужный.

— Завтра?

— Следователь Парамонов так объяснил.

Они помолчали.

— Август, жара, а Парамонов говорит, что там в морге и холодильника-то, скорее всего, нет, — сказал Сенин. — А еще надо раздобыть цинковый гроб. Потом — хлопоты с перевозкой. Сколько времени уйдет?

— Если нет холодильника — значит, тело забальзамируют формалином, — предположил Малышев.

— Парамонов говорит, что судебно-медицинские трупы запрещено бальзамировать, — сказал Сенин.

— Почему?

— Не знаю.

Они опять замолчали.

— Ехать надо нам с тобой, — сказал Сенин. — Больше некому. Таня больна, да и вообще тут мужик нужен, женщина не годится. А в Витином институте сейчас мертвый сезон. Все гуляют.

— Завтра начинается судебный процесс над клеветником Демидовым, — сказал Малышев. — Мне необходимо присутствовать.

— А меня в Москву вызывают, на президиум, — объяснил Сенин. — Готовится новый учебник, я должен был стать руководителем авторского коллектива, но тут вмешался этот негодяй Гнедичев, оппонент Коломеевой. И теперь предстоит большая битва. Мне необходимо присутствовать.

Они замолчали.

— Интересно получается, — сказал Малышев. — Вити Тарасова болыше нет на свете, а дело его живет.

— В каком смысле? — не понял Сенин.

— Гнедичев по-прежнему вставляет тебе палки в колеса. А о клеветнике Демидове мир ничего не узнает, потому что я плюну на процесс и поеду завтра за Витей в Радужный.

— Алеша, — сказал Сенин, — что ты говоришь? Опомнись! Тарасов виноват в том, что его не вовремя убили? Сроки, понимаешь, с нами не согласовал?

Малышев не ответил.

— Если бы Витя Тарасов это слышал! — сказал Сенин. — До того занятые и деловые, что близкого друга некогда похоронить. Стыдно! Уму непостижимо!

* * *

Поезд до станции Котел отходил в три часа дня.

Сенин приехал на вокзал минут за десять до отправления. Прошел на перрон и увидел здесь Малышева.

Григорий Матвеевич нисколько этому не удивился. Иначе и быть, конечно, не могло. В конце концов, люди они, а не бездушные чурбаны.

Купе Сенина оказалось свободным. Кроме них двоих, никого в нем не было.

Заглянула проводница.

— Чайку? — спросила она.

— Обязательно, — ответил Сенин.

Проводница принесла два стакана чаю и пачку апельсинового печенья.

— Замотался, не успел пообедать, — сказал Сенин. — А у тебя что? Судят твоего клеветника?

— Не знаю, — сказал Малышев, — не интересовался.

— Почему же? — не понял Сенин.

— А зачем? Разоблачение в газете клеветника Демидова отменяется.

— Алеша, — сказал Сенин, — что с тобой происходит? Ну не ехал бы со мной в Радужный, сидел бы в своем суде. Человека убили, твоего друга. А ты! Сердце у тебя есть?

— Есть, — сказал Малышев. — Разве дело в том, что я в суде не сижу? Нет, Гриша, о клеветнике Демидове мне теперь уже ни при каких обстоятельствах нельзя писать. Нельзя, и все.

— Это почему же?

— А потому, — сказал Малышев, — что с мертвыми уже не спорят. Последнее слово всегда остается за ними. Это их великая привилегия, Гриша...

* * *

Конфликт той самой Демидовой с директором завода «Машприбор» начался два года назад. Демидова работала тогда начальником цеха ширпотреба, который, по модному обычаю, из отходов основного производства изготавливал некоторые товары бытового назначения.

Однажды их завод посетил руководящий товарищ из главка и, осматривая цех Демидовой, между прочим сказал, что недавно он побывал в одной братской стране и видел, какую прекрасную чудо-технику для современных кухонь там выпускают. Вот бы и нам ее освоить. «Хорошо, — пообещал директор. — Через два месяца мы представим вам свои