Книга Сильнодействующее средство - Эрик Сигал

Изабель подняла глаза на Джерри.

— Неплохо, — приободрил тот. — Типичная ошибка начинающего — остановиться как раз перед броском. Тебе, как физику, следовало бы понимать, что тем самым ты сводишь на нет всю набранную инерцию. А смысл разбега как раз в том, чтобы сообщить шару наибольшее ускорение.

— Ого, — удивилась Изабель, — ты рассуждаешь, как физик.

— Нет уж, благодарю покорно, — отпрянул Джерри. — Но чему-то меня все же успели научить.

Их разговор был прерван появлением привлекательной блондинки примерно одного возраста с Джерри.

— Прахт, идем, мы не можем ждать тебя до ночи! — В ее голосе звучали собственнические нотки. — Ты же знаешь, некоторым ребятам к одиннадцати надо быть дома.

Джерри кивнул и повернулся к да Коста.

— Прошу меня извинить, но я тут один с машиной, не могу испортить вечер друзьям. Может, еще как-нибудь поиграем?

— Конечно, — согласилась Изабель, стараясь не показать своего огорчения.

Они с отцом продолжили неумелую игру, хотя по прошествии какого-то времени научились воспринимать свои промахи с юмором.

Возвращаясь домой, Реймонд решил, что настал момент предостеречь дочь от большой ошибки.

— Изабель, надеюсь, теперь ты понимаешь, почему я не хочу, чтобы ты общалась с подобного рода молодыми людьми.

— Пап, я не понимаю, что ты хочешь этим сказать, — ответила она с искренним недоумением.

— Простая математика, — пояснил Реймонд. — Сама посуди: домой им надо успеть к одиннадцати, а сейчас только двадцать минут десятого. Можно себе представить, каким безобразиям они сейчас предадутся.

Изабель прекрасно понимала, что это была всего лишь очередная попытка отца дискредитировать в ее глазах Джерри Прахта.

И одновременно не могла избавиться от сожаления, что той девушкой была не она.

27

Аня

Аня лежала в забытьи на больничной койке. Мысли ее находились далеко в прошлом.

Это было тысячу лет назад, за миллион миль отсюда.

Москва для юной Ани Литман была пределом мечтаний. Все детство она слышала это слово из уст родителей, и оно всякий раз звучало для нее эквивалентом земного рая. В Шереметьеве она села на автобус и от усталости почти не смотрела в окно, едва замечая, насколько серыми и унылыми выглядели выстроившиеся вдоль дороги жилые кварталы. Послевоенная Москва вся была такая — серая и унылая.

Ане повезло, во всяком случае, ей так показалось, — она сразу получила место в переполненном общежитии университетской больницы. Но очень скоро Аня поняла, почему место оказалось незанятым: это была верхняя койка в комнате, где жила крайне стервозная докторица — будущий хирург-офтальмолог.

Ольга Петровна Дашкевич обладала настолько скверным характером, что за первый же год проживания в общежитии сумела выжить шестерых соседок. Аню предупреждали, но она все же оказалась не подготовленной к откровенной наглости своей соседки.

— Литман, что у тебя с носом случилось?

Аня поднесла руку к лицу, решив, что нечаянно оцарапалась.

Но Ольга, усмехаясь, пояснила:

— Нет, он у тебя совершенно нормальный. Я думала, у всех евреев носы как рубильники.

Аня попыталась не реагировать и спокойно ответила:

— Ольга Петровна, вы не могли бы объяснить, как вышло, что вы выбрали себе в научные руководители профессора Шварца?

— Милочка, — многозначительно усмехнулась та, — я же не говорю, что среди вас нет умных людей.

Если Аня чему-то и научилась за свою недолгую жизнь, представлявшую собой сплошную полосу препятствий, так это тому, что без жизнестойкости ничего не добьешься. И что даже против стальной воли вполне эффективным оружием может стать юмор. От природы ей было дано видеть в людях прежде всего хорошее, и, как ни парадоксально, она решила помочь Ольге преодолеть комплекс, проистекавший, скорее всего, из несложившейся личной жизни.

Девушка была несимпатичная. Да и слишком умной ее тоже назвать было нельзя, особенно на фоне других студентов-медиков. До появления Ани у нее никогда не было друзей — ни девушек, ни юношей. А в довершение ко всему она дымила как паровоз.

— Ты никогда не видела легкие курильщика, скончавшегося от рака? — спросила как-то Аня, кашляя от густого дыма.

— Аня, избавь меня от лекций. Я прекрасно знаю, что с медицинской точки зрения курить неразумно, — согласилась она. — Но не брошу, пока не получу диплом врача.

— Вот спасибо, — с сарказмом ответила та.

— А что тебя это так волнует? Ты же через полгода съедешь.

— Откуда такая уверенность?

— Так все съезжают.

— Не беспокойся, — весело возразила Аня. — Как бы ты ни старалась, я твердо решила, что научусь относиться к тебе по-дружески.

Прошел месяц после начала семестра, когда Ольга слегла с сильнейшим гриппом. Мало того, что Аня носила ей суп из столовой, так еще и вызвалась конспектировать для нее пропущенные лекции.

— Не понимаю тебя, Литман, — без лишних церемоний сказала та. — Мне начинает казаться, что ты и впрямь решила со мной подружиться.

— Так и есть.

— Но зачем?

— Хочешь начистоту? — Аня рассмеялась. — Врагов у меня и без тебя хватает.

Хоть в Советском Союзе Рождество отмечать было запрещено, однако даже самому деспотическому режиму оказалось не под силу искоренить дух этого праздника.

И любимые всем миром традиции Рождества попросту превратились в празднование Нового года — праздника «светского», по случаю которого наряжались елки, стены украшались еловыми ветками и люди обменивались подарками.

Правоверные коммунисты, естественно, в Санта-Клауса не верили. Однако, как ни странно, в новогоднюю ночь они с нетерпением ждали прихода Деда Мороза, который приносит детям подарки.

В тот год впервые в жизни Ольга привела домой на Новый год подругу.

Они ехали в метро, за окном одна за другой мелькали блистающие мрамором станции, и Ольга небрежно бросила:

— Думаю, ты получишь удовольствие от знакомства с моим дядей Дмитрием. Он генетик. И между прочим, член-корреспондент.

Аня остолбенела.

— Хочешь сказать, что состоишь в родстве с членкором? И ни разу не обмолвилась?

— А как я, по-твоему, попала в хирургию? — с оттенком самоиронии ответила Ольга. — Я не такая умная, как ты, мне нужна была протекция. Кстати говоря, дядя Дима у меня такой гений, что в члены-корреспонденты пробился уже в тридцать лет.

Раскрывая факт существования такого блистательного дядюшки, Ольга забыла упомянуть, что он был если и не красавец в классическом понимании, то, уж во всяком случае, общительный и сильный мужчина. К тому же холостяк.