Книга Союз Сталина. Политэкономия истории - Василий Васильевич Галин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Какие же цели преследовала эта экспансия? «У русских, — отвечал на этот вопрос, главный идеолог Третьего рейха А. Розенберг, — всегда дремало стремление к безграничному распространению, необузданная воля к разрушению всех форм жизни, ощущаемых лишь как голое ограничение. Смешанная монгольская кровь, даже сильно разбавленная, вскипала еще при всяком потрясении русской жизни и увлекала людей на дела, зачастую непонятные даже самому участнику»[981].
* * * * *
В Европе, тем временем, созревали семена, засеянные почти век назад наиболее могучим выразителем западноевропейского самосознания — Гегелем: «Германский дух есть дух нового мира, цель которого, — провозглашал он в 1820-х гг. в своей «Философии истории», — заключается в осуществлении абсолютной истины, как бесконечного самоопределения свободы… Германцы начали с того, что… покорили одряхлевшие и сгнившие внутри государства цивилизованных народов. Лишь тогда началось их развитие»[982].
Свои выводы Гегель основывал на работах своих предшественников, говоря о которых, Ф. Нойман отмечал, что «вера в германское расовое превосходство имела глубокие корни в истории немецкой мысли. Гердер (конец XVIII в.), первый выдающийся философ истории, писал о народе, который благодаря своей величине и силе, своему трудолюбию, смелости и сохранению военного духа… внес в блага и бедствия этой четверти земного шара больший вклад, чем любая иная раса»[983]. «Это же воззрение поддерживается и большим числом историков, философов и экономистов Германии»[984].
Первым ярко выраженным национал-социалистом, по словам Ноймана, стал Ф. Лист: «Едва ли есть сомнение, что германская раса в силу своей природы и характера, писал он в 1846 г., — была избрана Провидением для решения великой задачи — управлять миром, нести цивилизацию в дикие варварские страны, заселять все необитаемое, так как ни одна из других рас не имеет способности эмигрировать массой и создавать более совершенные общности на чужих землях… и оставаться свободной от влияний варварских и полуварварских аборигенов»[985].
Настроения Запада наглядно передавал в 1849 г. Ф. Энгельс: «Бросит ли Бакунин американцам упрек в «завоевательной войне», которая, хотя и наносит сильный удар его теории, опирающейся на «справедливость и человечность», велась исключительно в интересах цивилизации. И что за беда, если богатая Калифорния вырвана из рук ленивых мексиканцев, которые ничего не сумели с ней сделать?» И что плохого в том, что она достанется энергичным янки. «Конечно «независимость» некоторого числа калифорнийских и техасских испанцев может при этом пострадать; «справедливость» и другие моральные принципы, может быть кое-где будут нарушены; но какое значение имеет это по сравнению с такими всемирно-историческими фактами?»[986]
В споре с Бакуниным, Энгельс приходил к выводу о неспособности славян к цивилизационному развитию: «на сентиментальные фразы о братстве, обращаемые к нам от имени самых контрреволюционных наций Европы, мы отвечаем: ненависть к русским была и продолжает еще быть у немцев их первой революционной страстью; со времени революции к этому прибавилась ненависть к чехам и хорватам…». «Всеобщая война… рассеет этот славянский Зондербунд и сотрет с лица земли даже имя этих упрямых маленьких наций. В ближайшей мировой войне с лица земли исчезнут не только реакционные классы и династии, но и целые реакционные народы. И это тоже будет прогрессом»[987].
Покорение варварских народов, отмечал в 1890-х гг. видный историк Г. фон Трайчке, «никогда не может быть достигнуто без бесконечных страданий для покоренной расы. Наиболее примечательное слияние произошло таким образом в колониях Северо-Восточной Германии. Это было убийство народа; этого нельзя отрицать, но после того, как слияние было завершено, оно стало благословением. Какой вклад могли внести пруссаки в историю?»[988]
«В своей расовой гордости европеец, — пояснял немецкий философ В. Шубарт, — презирает восточную расу. Причисляя себя к разряду господ, он считает славян за рабов (уже звуковое подобие этих слов соблазняет его на это). (По английски Slav — славянин, slave — раб; по немецки Slawe — славянин, Sklave — раб.)[989]. «Поистине знаменательно, — подтверждал в 1916 г. британский историк Ч. Саролеа, — что слово «славянин», которое в родной речи означает «славный и прославленный», в Европе стало синонимом слова «Раб».» Трагический парадокс заключается в том, что тот самый народ, который был единственным оплотом европейской цивилизации против азиатских орд, все еще должен быть осужден как народ варваров»[990].
«Расы и народы являются носителями судеб мира, влияние же окружающей среды, природы, климата, национальной истории, — для Запада, пояснял Шубарт, — не имеет большого значения… Пестрота истории объединяется у них сменой наций, из которых каждая в свой черед берет свое лидерство»… «Расовая теория принуждает к зоологическому пониманию истории, когда на судьбы человеческой культуры смотрят с точки зрения биологического вида»[991].
В 1901 г. германский географ Ф. Ратцель, один из основателей «политической географии», выпустил работу «О законах пространственного роста государств», в которой привел практическое обоснование экспансии развитых государств в менее развитые. Он утверждал, что «Изначальный импульс экспансии приходит извне, так как Государство провоцируется на расширение государством (или территорией) с явно низшей цивилизацией»[992]. «Великие нации быстро поглощают заброшенные места…, — подтверждал один из идеологов американского империализма А. Мэхэн, — Это движение, которое обеспечивает развитие цивилизации и прогресс расы…»[993].
* * * * *
Экономическая и культурная отсталость России ставили ее вне рамок цивилизованного общества. Этот вопрос получил все большую остроту с началом промышленной революции. «Мы ничего не дали миру, ничему не научили его; мы не внесли ни одной идеи в массу идей человеческих», — с горечью восклицал в 1828 г. П. Чаадаев[994]. В 1837 г. он, обращаясь к своим соотечественникам, повторял: «Не отталкивайте истины, не воображайте, что вы жили жизнью народов исторических, когда на самом деле, похороненные в вашей необъятной гробнице, вы жили только жизнью ископаемых»[995]; «начиная с самых первых мгновений нашего социального существования, от нас не вышло ничего пригодного для общего блага людей, ни одна полезная мысль не дала ростка на бесплодной почве нашей родины, ни одна великая истина не была выдвинута из нашей среды, мы не дали
