Книга Три года - Владимир Андреевич Мастеренко

Верочка.

— Пожалуйста, — пожал плечами Виктор. — Отойдёмте, — указал он в сторону бульвара, — здесь много народа…

Они присели на скамейку. Верочка начала не сразу.

— Это даже хочу узнать не я, а… одна знакомая. Как вам посылают письма в редакцию?

Виктор слегка улыбнулся наивности вопроса.

— Как любое письмо — по почте.

— И… не теряются? — спросила женщина.

— Не знаю, — может быть, и теряются некоторые на почте. Хотя, едва ли…

— А в редакции?

Виктор помотал головой:

— Никогда… Каждое письмо регистрируется, так что уж потеряться не может.

— А на почте может потеряться?

Виктору начинал надоедать пустой разговор.

— Ну, если ваша знакомая так боится за письмо, пусть занесёт его в редакцию сама. С десяти утра до шести, вечером — с восьми до одиннадцати…

Верочка замялась:

— Моя знакомая очень занята… у неё годовой отчёт…

— Хорошо, — нетерпеливо сказал Виктор. — Вы с нею часто видитесь, со своей знакомой?

— Каждый день…

— Тогда договоримся так. Пусть она отдаст письмо вам, вы передадите мне, а я — куда надо.

— Вы? — Виктору показалось что Верочка изменилась в лице.

— Могу и я, какая разница!

Верочка расстегнула сумку, выложила из неё на скамейку записную книжку в зелёном переплёте, покопалась ещё, быстро взглянула на Виктора, подумала, достала из сумки зеркальце и, посмотревшись в него, поправила причёску. После паузы она с запинкою спросила:

— Разбирать это письмо… будете вы?

Виктор поморщился:

— У меня и без того достаточно дел. Этим занимается отдел писем. Некоторые письма идут, правда, в другие отделы, если тема касается их… О чём пишет ваша знакомая?

Верочка опять смутилась:

— Я, право, не знаю… Она мне…

Виктор прервал её:

— Деталями я не интересуюсь. В общем о чём? О квартире? О трамвае? О том, что плохо сшили платье? Чего это касается?

— Оно… о театре…

«Ах да, — вспомнил Виктор, — Верочка ведь имеет какое-то отношение к театру». Он резюмировал:

— Тогда — это в отдел культуры и быта. Значит, если хотите, я передам.

Женщина снова расстегнула сумку. Осторожно, точно не решаясь, она вытянула оттуда запечатанный конверт без адреса.

— Э, так оно с вами, чего же вы молчали? — Виктор почти выхватил конверт из рук Верочки, торопясь закончить опостылевшую ему беседу. — Можете не беспокоиться — после праздников сейчас же передам…

— Я хотела спросить у вас ещё… — промолвила женщина. — Письма у вас разбирают быстро?

— Не задерживают… Чем важнее письмо, — подчеркнул Виктор слово «важнее», — тем быстрее.

Но Верочка не поняла намёка. Она ещё раз взглянула на себя в зеркальце и, не оглядываясь, пошла по бульвару. Виктор задумчиво усмехнулся. О чём может писать в газету такая вот… Ну, пусть не она сама, её знакомая, — едва ли знакомая Верочки очень отличается от подруги. И ещё беспокоится — не пропадёт ли, скоро ли разберут!

Виктор встал и вдруг увидел на скамейке записную книжку в зелёном переплёте. Вынув её из сумки, Верочка так и не положила её обратно. Верочка уже скрылась из виду, и Виктор хотел сунуть книжку в карман, но любопытство взяло верх. Он раскрыл книжку.

«Серцу хочется ласковой встречи

И хорошей большой любви», — было записано на первой странице.

«Серцу!» — хмыкнул Виктор. — Описка? Хотя «серцу» — это похоже на Верочку.

«Петру Сем. Универмаг позвон. 7 го», — читал он дальше. — «Кто-то вспомнит обо мне и вздохнёт украткой…»

Следующие две страницы занимали рисунки платьев, сплошь усеянных пуговицами. Виктор перелистнул их, не разглядывая.

«Для того чтобы не выпадали волосы нужно перед мытьем за несколько часов смазать голову косторкой…»

Виктор зло захлопнул книжку. «Косторкой!» Он не раз недоумевал, откуда берётся в редакционной почте, хорошо, хоть очень незначительный, процент пустых, надоедливых писем. Кто они — те, что возмущаются строительством детского сада по соседству с их домом, — их может побеспокоить детский крик, те, что отнимают время у многих людей склоками, сплетнями, слухами, дрязгами?..

Виктор взглянул на записную книжку в зелёном переплёте, на конверт, который всё ещё держал в руках. Да вот же он — «пустой процент»!

Званый вечер

Маргарита, открыв Виктору дверь, сразу же посмотрела на часы:

— Ого! — и сказала зловеще: — Полторы минуты опоздания! — Она тяжко вздохнула: — Проходите уж… вы всё равно только второй…

В маленькой комнате, куда провела девушка Виктора, действительно, был один Олег. Уткнувшись в книгу, он сидел у раскрытой на балкон двери.

— Располагайтесь, — пригласила Маргарита. — Я вас на минуту покину: у меня ещё дела по хозчасти…

Поскольку Олег при появлении Виктора продолжал читать, тому ничего больше не оставалось, как разглядывать комнату. Впрочем, посмотреть было на что. И даже не посмотреть, а исследовать, каким образом ухитрились на такой небольшой жилищной площади разместить такое большое количество мебели, причём так, что комната всё же не казалась перегруженной вещами. Верно, — стол, кушетка, кровать, этажерка с книгами, туалетный столик, крохотный гардероб, стулья… Но, очевидно, над размещением всего этого думали много и обстоятельно, ибо каждая вещь стояла там и так, где единственно и как единственно можно было её поставить, — не иначе. У Виктора было то трудно уловимое ощущение, когда, появившись впервые в доме, чувствуешь себя всё же так, будто бывал здесь уже много раз и всё здесь давным-давно тебе знакомо. Что создавало это ощущение? Виктор догадался не сразу, но, наконец, понял — вышивка. Мастерская, тонкая вышивка в самых разных видах — на салфетках, уложенных возле приборов, на уже накрытом столе, на других салфетках, которые лежали на этажерке и туалетном столике, на подушечках, разбросанных по кушетке. Пёстрые «анютины глазки», которые издали можно было принять за живые, вид на море с белокрылым парусом вдали, Иван-царевич на Сером волке — копия с известной картины, — всё это в одном стиле, многоцветное и радостное. Одна только вышивка по выполнению резко отличалась от других, — чёрный силуэтный портрет Максима Горького, висевший на стене. Но и она гармонировала с остальными, потому что тоже была сделана очень хорошо…

Маргарита вернулась в комнату, когда Виктор разглядывал как раз этот портрет.

— Завидно? — спросила она.

— Кто это вам сделал? — поинтересовался Виктор.

— «Кто»! Сама. Да-да, не думайте, могу даже пяльцы показать. Я достойная ученица своей мамы, а лучше моей мамы, как известно всему свету, кроме, может быть, вас, вышивать никто не умеет. И вообще… — Маргарита мимоходом передвинула тарелку и переставила перечницу с края стола на середину, — талантов мне по наследству достался целый ворох, сама путаюсь, сколько их. Начиная от вышивки и веялки и кончая чем угодно. Опять не верите? Олежек, подтверди!

— Да-да, — промолвил Олег, так и не отрываясь от книги.

— Этот портрет, — указала Маргарита на стену, — всё хочет стащить