Книга Цвет твоей крови - Александр Бушков

– Интересно, он не врет? – спросил я.

– Нисколечко, – покривив губы, ответил Грайт. – Я еще за неделю до поездки слышал в королевском дворце, что такой указ готовится. Теперь его объявили по всем правилам, вот и все. – И добавил не без сарказма: – Кое-кто из благородного дворянства, как видишь, в умилении…

Я его прекрасно понял: еще одна кость, брошенная с барского стола…

– Ну наконец-то, – усмехнулся Грайт, глядя через мое плечо в сторону двери.

Я оглянулся и увидел Алатиэль; она остановилась в дверях, высматривая нас, и направилась к нашему столу, постукивая высокими каблучками замысловатых туфелек, словно искусно сплетенных из золотой проволоки.

Вот это да! Я не сразу ее и узнал в сугубо женском обличье…

На ней было платье из тонкого материала черного цвета, щедро украшенное фестонами золотистых кружев и аппликациями в виде сине-бело-золотистых неведомых цветов, с просторными рукавами и прямоугольным вырезом, в отличие от старой грымзы, позволявшим частично полюбоваться прелестями без кавычек. Подол с золотой каймой открывал круглые коленки – как я уже знал, в рамках дворянских привилегий. Я и раньше отметил, что фигурка у нее стройная, а теперь оказалось, что и ножки великолепные. Волосы она распустила, и над правым ушком алели крупные драгоценные камни большой причудливой заколки. Вокруг шеи – широкий воротничок из плетеных золотых нитей с алыми камнями, – вообще-то и у грымзы было похожее украшение, но в данном случае, думается, стояла еще и задача надежно замаскировать вигень.

Словом, выглядела она потрясно. Откровенно на нее никто не пялился, надо полагать, соблюдали дворянские приличия, но когда она шла к нашему столу, все до единого провожали ее долгими взглядами, порой весьма многозначительными – и я, что уж там, прекрасно их понимал, и сам поневоле засмотрелся…

– Я не слишком запоздала? – весело, без тени раскаяния спросила она, усаживаясь.

Теперь я видел, что она щедро и мастерски воспользовалась здешней косметикой – высококлассной, это и мужику понятно.

– Примерно так я и рассчитывал, – бесстрастно сказал Грайт.

Налил ей полстакана розового вина, Алатиэль выпила, взяла позолоченную ложечку и принялась за что-то, больше всего напоминавшее роскошное пирожное: большое, бисквитное, с прослойками разноцветного крема и такими же цветами поверх. Грайт сказал с нотками ментора:

– Алатиэль, после долгой дороги надо начинать с чего-то более существенного…

– Ну ты же знаешь, что я всегда начинаю со сладкого, – беззаботно сказала Алатиэль. – Вот кстати, я не слышала восторженных возгласов по поводу моего долгожданного женского обличья, в которое я наконец вернулась…

– Алатиэль, ты, как всегда, восхитительна, – сказал Грайт таким тоном, словно читал лекцию по математике.

– Сухарь… – печально констатировала Алатиэль с чертиками в глазах. – Ну а ты, Костатен?

– Ты выглядишь потрясающе, – искренне сказал я.

– Вот это другое дело, – засмеялась Алатиэль. – Грайт, тебе следовало бы поучиться. Удивительно, как ты только, скупой на язык сухарь, ухитрился очаровать прекрасную и недоступную Дамил Данель…

– Сам порой удивляюсь, – ответил Грайт бесстрастно.

Алатиэль выпила еще вина, на сей раз светло-зеленого, и все же принялась за жаркое. Застольная беседа не складывалась, мы молча ели, отдавая должное вину, и я внимательнее разглядел кое-что, сразу привлекшее внимание.

Недалеко от нас, у стены, украшенной мозаикой с изображением диковинных деревьев, каких в лесах я еще не видел, стояла длинная деревянная скамья, и на ней локоть к локтю сидели шестеро девушек – все красотки, как на подбор, в платьицах, сразу видно, недешевых. Вот только вырезы у них были гораздо глубже, чем у Алатиэль и старой грымзы, открывая очень уж много. А платья были короче некуда (я их вспомнил, когда лет через двадцать после войны в моду вошли именно такие мини-юбки). Они болтали, пересмеивались и, казалось, не обращали ни малейшего внимания на сидящих в зале. Совсем молоденькие, они выглядели как старшеклассницы, собравшиеся поболтать на большой перемене.

Потом к ним подошел тот краснолицый и, пошатываясь, заложив руки за спину, принялся беззастенчиво их разглядывать, особенное внимание уделяя ножкам и вырезам. Девушки, казалось, его не замечали вовсе, но когда он ткнул в одну указательным пальцем и сделал несколько загадочных жестов, девушка ответила тем же. Короткое время они обменивались жестами, потом девушка встала и направилась рядом с ним к выходу. Теперь я рассмотрел на ее правом рукаве, повыше локтя, большой сине-желтый кружок – и такие же были у остальных девушек. Из-за тяжелой портьеры тут же вышла девушка в таком же откровенно вульгарном платьице и заняла место ушедшей.

Воспользовавшись тем, что Грайт как раз отложил вилку и принялся разливать по стаканам розовое вино, я сказал:

– Грайт, мне кое-что кажется довольно странным. Этот пропойца с тобой разговаривал вполне членораздельно. Но с другими объяснялся исключительно жестами, и они, что примечательно, его понимали, тоже жестами отвечали…

– Ничего странного, – охотно ответил Грайт. – Словами он разговаривал как дворянин с дворянами. Немтырь, как их у нас называют. Видишь ли, есть экземпляры, считающие, что низшие разговора словами не заслуживают, с ними следует объясняться исключительно жестами. Каждый услужающий, если хочет удержаться на своем месте, должен знать язык жестов назубок – ну конечно, он не похож на язык глухонемых, но суть та же. Немтыри даже держат при своей особе толмача, и тот при общении с крестьянами или горожанами перетолмачивает жесты господина в обычные слова…

Лихо, подумал я. Когда-то русские дворяне старинных времен говорили исключительно по-французски, чтобы их не понимали слуги и вообще «серая скотинка», но тут дворянская спесь зашла еще дальше… Интересно, как дворянин будет общаться с окружающими, если его персональный толмач, скажем, упьется до бесчувствия и свои обязанности выполнять не сможет? А если дело подвернулось важное и неотложное? Как тогда спесивые выходят из положения?

– Грайт, – сказал я. – А эти девушки… У меня появились определенные догадки касательно их обязанностей…

– Правильно догадался, – хмыкнул Грайт. – Это бялки. Говоря культурно, платные девочки. Их называют и грубее, но при Алатиэль таких словечек произносить не стоит. – Он усмехнулся. – Хотя Алатиэль, безусловно, их знает, как все благовоспитанные девицы, разве что вслух не произносят…

Алатиэль ответила невиннейшим взглядом, но на губах, искусно подкрашенных розовой помадой, промелькнула легкая усмешка. (Потом уже, после войны, я слышал от одного летчика анекдот: «Три гимназистки долго и задушевно щебетали о своем, о девичьем, – а утром в шкафу нашли умершего от жгучего стыда гусарского поручика…»)

– Ну и как впечатления? – поинтересовался Грайт.

Я искренне сказал:

– По-моему, они ничуть не похожи на… этих самых.