Книга Сахарские новеллы - Сань-мао

не чайка по имени Джонатан Ливингстон в моем лице, это она похитила его и унесла в неведомую даль, поразив старую птицу в самое сердце.

На мне – первородный грех. Разве могу я винить ее за то, что она меня ненавидит?

Поздно ночью, когда все спали, я потихоньку выбралась из кровати, открыла кожаную сумку и пересчитала свои тайные сбережения. Чуть больше десяти тысяч песет.

Проснувшись рано утром, я вижу, как свекровь достает из морозилки говядину, чтобы разморозить ее к обеду. Я подхожу к ней, обнимаю за талию и говорю: «Матушка, с тех пор как мы приехали, вы не знаете ни минуты отдыха. Позвольте сыну пригласить вас на обед в ресторан морепродуктов! Позовем всю семью: отца, братьев, сестер… Как вам такая мысль?»

Будь искренна, не допускай фальши! Помни, как внимателен твой враг, разве тебе под силу обмануть его своим притворством?

Дай-ка я научу тебя. Притворяться не нужно. Ведь у тебя такое богатое воображение, самое время им воспользоваться! Закрой глаза, сделай над собой усилие, представь себе, что свекровь – это твоя мама, с которой вы не виделись целую вечность. Всеми силами души сосредоточься на этой фантазии, проникнись ею снаружи и изнутри, и ты почувствуешь, что сердце твое смягчается, что ты действительно любишь ее, что слова твои искренни. Если раньше все твое сердце целиком было отдано настоящей маме, то теперь тебе придется поместить ее в отдельный его уголок и какое-то время не выпускать оттуда.

С помощью этого нехитрого трюка ты сможешь одолеть своего тайного врага.

Нельзя сказать, что родители мужа как-то особенно богаты, но несколько оливковых деревьев на юге, в Андалусии, у них имеется. Бедными их тоже не назовешь, но живут они экономно, в рестораны ходят редко и, в кои-то веки получив от сына приглашение на обед, с радостью его принимают.

И вот семья опять за одним столом: младшие сестра и брат, двое старших братьев, две супружеские пары – мы с Хосе и его родители. Хосе ухаживает за матерью, невестка – за свекром, идеальный портрет счастливой семьи.

Свекровь благородна и элегантна, свекор учтив и галантен, о достоинствах Хосе и говорить нечего. Одна лишь невестка, накормившая рождественским ужином тридцать шесть человек, бледна как смерть и никак не может вернуть своим щекам цветущий вид.

Все набросились на угощение и воздают должное омарам, крабам, креветкам, моллюскам, форели. Это вам не «Змеиная улица»[48], это лучший в Мадриде ресторан морепродуктов!

И вновь в тебе просыпается твоя алчная и тщеславная натура. Ты думаешь про себя: вот она, моя новая одежда, о которой я в пустыне так мечтала, ее поедают прямо на твоих глазах. Один откусывает пуговицу, другой рвет зубами «молнию», третий отправляет в рот клок восхитительной красной материи, кто-то жует рукав, кто-то заглатывает кожаный пояс…

Не жалей ни о чем и не огорчайся. Ты – первая на земле женщина, неужто ты умеешь считать хуже первоклассника?

Попробуй еще раз: свекровь девять месяцев носила твоего мужа под сердцем. Она отдала ему свою плоть и кровь, она подарила ему жизнь. Более двадцати лет она растила его, обучала грамоте, водила в школу и в суд для несовершеннолетних, лечила его, кормила, одевала, стригла… Сколько же сил и личных сбережений ушло на все это? Сколько корзин с оливками пришлось продать твоему свекру?

А теперь взгляни на Хосе. Какой прекрасный молодой мужчина достался тебе по цене обеда с морепродуктами! Разве это не выгодная сделка?

Соберись с мыслями и вспомни о своих родителях, о том, как они носились с тобой, как лелеяли тебя, словно жемчужину. Вдумайся только, ведь и другие родители не жалеют пота и крови для своих драгоценных крошек.

Слезы наворачиваются на глаза при этой мысли. Ты в неоплатном долгу перед собственными родителями, но, быть может, тебе зачтутся хотя бы эти несчастные креветки на тарелках родителей Хосе? (Да, жизнь устроена несправедливо, но хватит об этом думать, а то будет только хуже.)

Если бы Хосе меня послушал, если бы я могла уговорить его принести себя в жертву родителям, этого все равно было бы мало! (В этом мире мужчины и женщины приносят себя в жертву лишь друг другу. А детей, способных пожертвовать собой ради родителей, днем с огнем не найти, и пытаться нечего.)

Пора в дорогу, иди собирай чемодан. Твоя юная золовка грустит перед расставанием. Представь, что она твоя родная сестра. Неужели ты не подаришь ей что-нибудь из своих красивых нарядов? Конечно, подаришь.

Юная девушка в пору первой любви. В доме родителей порядки строгие, красивой одежды у нее почти нет. За неимением возможности часто менять наряды ей приходится часто менять ухажеров.

Впрочем, дело не только в сестринской любви. Надо заранее подготовить почву на тот случай, если звезда Сань-мао вдруг закатится и Хосе спешно отправится на поиски нового счастья; тогда этой красивой сестренке придется взять на себя заботу о своих осиротевших племянниках. Нужно загодя все предусмотреть, чтобы не пришлось «в последний момент припадать к ногам Будды»[49].

Но вот наступает миг расставания. Опять твое сердце бьется со скоростью сто пятьдесят ударов в минуту. Жизнерадостный свекор собирается на свою ежедневную прогулку, его не остановит ни дождь, ни ветер, что уж говорить о каких-то проводах.

Лицо свекрови застыло, словно снежная гора. Я же, преступница, виновной вошла в семью Кэро, виновной и покидаю ее. Меня терзают противоречия, мучают угрызения совести; не решаясь поднять глаза, я нагибаюсь, чтобы надеть сапоги, и невольно склоняю голову перед своим противником.

Юная золовка бежит под дождь ловить такси. (Все, у кого есть машина, отбыли на работу, проводить нас в аэропорт некому.)

Золовка кричит снизу: скорей, машина подошла! – и мне от волнения хочется опрометью выскочить за дверь, я боюсь, что мой враг того и гляди разразится гневом от избытка чувств.

Услышав, что машина подана, свекровь не выдерживает и бросается ко мне. Я застываю на месте, готовая безропотно принять град ударов и оплеух. (Я подставлю и левую щеку, и правую; я твердо решила не отбиваться, ведь настоящие герои не отбиваются, верно?)

Я закрываю глаза и сжимаю зубы в ожидании вражеского выпада. А враг между тем крепко обнимает меня и говорит, сотрясаясь от рыданий: «Доченька! Возвращайся поскорей домой! В пустыне так тяжело. Здесь твой дом. Мама ошибалась в тебе, но теперь всей душой тебя полюбила». (Обрати внимание, читатель, только сейчас моя врагиня назвала меня «доченькой», а себя – «мамой»!)