Книга Роботы и Империя - Айзек Азимов

— Да? — Чуть заметная усмешка проскользнула в голосе Д. Ж.

— Да! Я могу влиять на людей. Я могу выбрать дело и сделать его своим. Я выбрала такое дело: я хочу предупредить войну. Я хочу, чтобы Вселенную заселили и космониты и поселенцы одинаково. Я хочу работать над этим, чтобы после меня история изменилась благодаря мне, и люди сказали бы: «Если бы не она, все могло быть гораздо хуже». — Она повернула к Д. Ж. сияющее лицо. — Понимаете ли вы, что значит после двух с лишним столетий безделья получить шанс стать кем-то, узнать, что жизнь вовсе не пуста и бессодержательна, что есть в ней нечто удивительное, стать счастливой через много лет после того, как была утрачена всякая надежда на счастье?

— Но вы этого ничего не получите в Бейлимире, мадам, — сказал Д. Ж. чуточку смущенно.

— Я не получила бы этого на Авроре. Там я всего лишь солярианская женщина, эмигрантка. А в Поселенческом мире я космонитка — нечто необычное.

— Однако вы много раз и очень настойчиво утверждали, что хотите вернуться на Аврору.

— Раньше — да, но сейчас я не хочу этого, Диджи. Теперь я не хочу возвращаться.

— Это могло бы оказать большое влияние на Бейлимир. Но Аврора желает вашего возвращения. Так она нам заявила.

Глэдия оторопела.

— Они хотят этого?

— Официальное письмо за подписью Председателя Авроры требует вашего возвращения. Мы бы рады оставить вас у себя, но директорат решил, что это может вызвать обострение межзвездных отношений. Я не согласен с этим, но мне приказали.

Глэдия нахмурилась.

— Зачем я им? Я жила на Авроре больше двух столетий, и мною никогда не интересовались. А может, теперь они считают, что только я могу остановить надзирателей на Солярии? Как вы думаете?

— Такая мысль приходила мне в голову, миледи.

— Но я не могу. Да, я оттаскивала надзирательницу за волосы, но никогда не смогу повторить того, что сделала. Я знаю, что не смогу. Кроме того, зачем им высаживаться на планету? Они могут уничтожить надзирателей на расстоянии, раз они теперь знают, что это за надзиратели.

— Дело в том, что послание с Авроры было получено задолго до того, как на Авроре могли узнать о вашем конфликте с надзирательницей. У них есть какая-то другая причина требовать вашего возвращения.

— О! — Глэдия выглядела совершенно ошеломленной, но скоро она пришла в себя. — Мне наплевать на их причины. Я не хочу возвращаться. У меня здесь работа, и я собираюсь продолжить ее.

Д. Ж. встал.

— Рад слышать это от вас, мадам Глэдия. Я надеялся, что вы захотите так поступить. Я обещаю вам, что, оставляя Аврору, сделаю все возможное, чтобы взять вас с собой. Однако сейчас я должен отправляться на Аврору, и вы должны ехать со мной.

40

Глэдия смотрела на исчезающий Бейлимир и испытывала совершенно иные чувства, нежели те, с которыми приближалась к этой планете. Да, это действительно холодный, серый, жалкий мир, каким он и показался поначалу, но в нем были человеческие жизнь и тепло, реальные, основательные.

Солярия, Аврора, другие Внешние миры, которые она посещала или видела по гипервидению, казались ей наполненными чем-то… газообразным. Неважно, сколько именно людей живут в том или ином Внешнем мире, они разлетаются по планете, как молекулы газа в какой-нибудь емкости. Кажется, что космониты отталкиваются друг от друга.

Глэдия мрачно подумала, что так оно и есть. Космониты всегда отталкивали ее.

Она привыкла к этому на Солярии, но даже на Авроре, где она сначала так безрассудно экспериментировала с сексом, близость была близостью словно по необходимости.

Исключение — Илайдж. Но Илайдж не был космонитом.

Бейлимир оказался не таким. Наверное, все Поселенческие миры не такие. Поселенцы держатся вместе, вокруг них огромные пустынные пространства — впрочем, пустынные до тех пор, пока растущее население не осваивает их. Поселенческий мир — это мир, заполненный людьми, камнями, булыжниками — всем, чем угодно, но не газом.

Почему так? Из-за роботов. Они уменьшают зависимость людей друг от друга. Они заполняют промежутки. Они являются своеобразным изоляционным материалом, уменьшающим естественную тягу людей друг к другу, и в результате вся система оказывается в изоляции.

Да, конечно. Нигде не было столько роботов, как на Солярии, и изоляционный эффект там настолько велик, что маленькие частички этого газа — люди — становились такими инертными, что почти не общались между собой. «Куда же ушли соляриане? — думала Глэдия. — И как они живут?»

Длинная жизнь тоже, наверное, играла свою роль. Как могут добрые чувства существовать долгие десятилетия и не превратиться в озлобленность? А если человек умирал, как другой мог переносить утрату столько десятилетий? Поэтому-то люди учились подавлять эмоциональную привязанность и держались друг от друга подальше.

С другой стороны, люди, которые живут мало, не успевают ощутить всей прелести жизни. И это чувство передается из поколения в поколение, словно мяч, который перебрасывают из рук в руки, не давая ему коснуться земли.

Недавно Глэдия жаловалась Д. Ж., что ей нечего делать, потому что она испытала все и передумала обо всем и ей осталось только скучать. Ей даже не снилось, что она может стоять перед толпой людей, говорить с ними, чувствовать их, слиться с ними в единый большой организм. Она даже мечтать не могла испытать то, что испытала. А сколько еще такого, о чем она не знала, не подозревала, несмотря на то что так долго прожила! Что еще можно испытать?

— Мадам Глэдия, — мягко сказал Дэниел, — капитан хочет войти.

— Впусти его.

Д. Ж. вошел.

— Я думал, что вас нет дома.

Глэдия улыбнулась:

— Можно сказать и так. Я задумалась, да так, что заблудилась в мыслях. Со мной это иногда случается.

— Счастливая женщина! А мои мысли никогда не бывают такими глубокими, чтобы я в них потерялся. Ну, вы примирились с тем, что вам придется вернуться на Аврору, мадам?

— Нет. Среди мыслей, в которых я заблудилась, была и та, которую я все еще не могу усвоить: зачем вам ехать на Аврору? Ведь не затем же, чтобы отвезти меня: это мог сделать любой грузовой корабль.

— Могу я сесть, мадам?

— Конечно. И нечего спрашивать, капитан. Я хотела бы, чтобы вы перестали обращаться со мной, как с аристократкой. Это становится утомительным. А если вы таким образом хотите напомнить мне, что я космонитка, тогда еще хуже. И я даже предпочла бы, чтобы вы звали меня просто Глэдия.

— Вы, кажется, хотите отказаться от своей космонитской сущности, Глэдия?

— Я просто хочу забыть о несущественных различиях.

— Несущественных? Ваша жизнь в два раза длиннее моей.

— Как ни странно, я считаю это досадным недостатком космонитов. Скоро мы достигнем Авроры?